Я была я такой ...

С «Романом воспитания» мы оказались на букеровском банкете. И за столом разгорелся спор об интеллигенции. В том числе прозвучало такое:
– Все, кто ничего не добился, называют себя интеллигентами.
– Но, – возразила я, – Мандельштам не был успешным при жизни, а теперь по праву считается лучшим поэтом ХХ века!.. Трудно вообще представить, какие картины были бы у Ван Гога, стань он успешным при жизни…
Цена за искусство часто бывает очень высокой, художник (поэт) расплачиваются самой своей жизнью (смертью). И эта цена – как ни ужасно это звучит – входит потом в цену картин. Просто человек (зритель, покупатель) не понимает, зачем мазки шли направо или налево, раздельно или нет, но он отлично понимает, что судьба была трагичной, что все отдано искусству, поэтому готов дорого заплатить за билет на выставку или за картину на аукционе…
Аспирантка, пишущая диссертацию по моей прозе, спросила про стратегию успеха. Никакой стратегии успеха у меня не было: все так просто – с утра нужно помолиться и сесть работать. А когда рассказ (роман) написан, послать его в журнал. Или на конкурс. Поскольку в стране есть некоторое количество людей, любящих литературу, то есть журналы и издательства…
Одна журналистка – помню – начала конкретизировать вопрос: а если написать для денег, для кино, для Запада? Так в годы застоя я получала письма от редакторов журналов, где просили написать о комсомольском лидере, который может повести за собой массы…
Человек, который сам не пишет (не рисует и так далее), все равно не поверит, что в том-то и дело, что мы работаем НЕ СОВСЕМ САМИ, кто-то СВЫШЕ помогает все время. А помогает только тогда, когда цель – не деньги, не успех, а желание понять, что случилось, или желание передать свое тепло читателю (зрителю). Это и называю я вдохновением.
А ведь были у меня случаи, когда острая нужда в деньгах заставляла писать исторический роман, но оказалось, что князь Владимир – Красное Солнышко закусывает помидорами (которые появились-то у нас всего 200 лет назад) – ни разу у меня ничего не получилось, потому что… думаешь-то только о деньгах, и деревянные слова, что выходят из-под руки в этот миг, никого не согреют, не сделают умнее.
Массовая литература основана на подтверждении стереотипов. Детектив или любовный роман дают то, что известно, чего читатель ждет. Надо вам Золушку – вот вам Золушка!
А художественная литература создает новое (содержание, жанр, стиль). Новое не может быть воспринято всеми сразу, оно по определению не может быть успешным (исключения – подтверждение правила). Известно, что во времена Пушкина любили больше Булгарина, а во времена Чехова – ценили сильнее Потапенко…
Однако недавно я (для ответа на вопросы аспирантки) залезла в старые дневниковые записи и вдруг нашла буквально расписанную по пунктам «стратегию успеха»! Из советского 1980 года! Вот она:

1. Быть в резонансе со временем (не с властью, а с народом, его болью).
2. Быть самой собой, никому не подражать.
3. Все читать, чтоб знать, кого обогнать (или хотя бы не повторять)…

Получается, что в свое время я сформулировала какие-то правила для себя, но все же имелся в виду успех не денежный, нет, целью было что – состояться как автору.
Я пишу, потому что верю: литература нужна, она готовит почву для того, чтоб человек стал лучше. Всего лишь готовит почву, но какая это нужная работа! Я сама сколько раз спасалась литературой. В последний раз – рассказом Дины Рубиной «Мастер Тарабука». Я была в ссоре с очень близкими мне людьми, когда прочла в «Новом мире» эту вещь. Что со мной стало! Я остро почувствовала, как хрупок мир, а я-то в ссоре… и тут же я стала звонить, мириться, извиняться! Спасибо рассказу!
Королев (авиаконструктор) говорил: жаль, что нельзя послать в космос Лермонтова (сухие отчеты его не устраивали).
Космонавтам (с земли) читали юморески: Жванецкий и другие. Нужна литература! Так было можно снять стресс у людей, заброшенных в далекий космос.
Есть известная история, как во время войны ранило летчика, и он думал, что не дотянет до нашего аэродрома, но по радио передавали «Синий платочек» Шульженко, и он дотянул… А песня написана на стихи, то есть –спасла литература!
Я всегда говорила, что человек, знающий литературу, более нужен в дружбе (с ним есть о чем поговорить), в любви (он и в любви объяснится ярче, талантливее), в семье (детям интересно с ним общаться). Он и в вагоне поезда хорош как собеседник, и в палате больничной сумеет утешить кого-то, отвлечь стихами…
Литература служит другим видам искусства! По Ремарку ставится балет, по Трифонову – фильм (нужна литература). Скульпторы ставят памятники писателям! Уже и в Японии открыли памятник Чехову!
Я знаю много историй о том, как литература исцеляет больных. Буквально. От смертельных заболеваний… от стрессов… Хакамада рассказала, как в юности хотела покончить с собой, но перед этим решила написать прощальное письмо в стихах. И написав его, расхотела уходить из жизни.
Моя мама (она работала кассиршей) в советские годы как-то сказала про Райкина-старшего: «Его послушаешь – все плохое отойдет от тебя!»
Вообще мы не помним, кто был королем при Шекспире! В веках остается только искусство и литература. От Перми не останется ни «Лукойл», ни «Моторы», а – может – только стихи Леши Решетова….
Ученые поставили эксперимент. Две группы одинаково больных поместили в разные палаты. У одних был вид из окна – на цветущее дерево, у других – на бетонную стену. Первые быстро выздоровели. Анализы и приборы это показали. Наука! А Достоевский знал это сто лет назад: «Разве можно видеть дерево и не быть счастливым!» Так что литература обгоняет науку в своих интуициях. Эйнштейн говорил о том, как много дает ему Достоевский!
Бродский писал: лучшее, что есть у нации, язык нации, а лучшее в языке – это литература на этом языке.
На том букеровском банкете переводчик с английского рассказал нам, как он две недели пытался перевести одно имя «Цвета» (из «Романа воспитания»). В «Цвете» есть и цвет, и цветок, и неграмотность девочки, не могущей выговорить имя «Света». А в английском Флер – это точно цветок… как быть? Он отказался от перевода… Но тем не менее года новые переводчики берутся переводить… и тоже оставляют работу незаконченной… я же не теряю надежды, что когда-нибудь… кто-нибудь… доведет перевод до конца.
Иногда литература делает что-то престижнее. Так квартиры стоят дороже в доме, где вывеска: «В этом доме жил Бунин»…
Литература и судьба читателя – как часто это связано! На меня в юности большое впечатление произвел рассказ Аксенова «Маленький кит, лакировщик действительности». Такого ребенка мне хотелось иметь, так с ним общаться… Поэтому я родила так много детей. А они стали моими помощниками в работе: приносят сюжеты и словечки, критикуют написанное, замечают оплошности или длинноты. Спасибо Василию Аксенову!
Если б искусство было всего лишь наркотиком, как Фрейд считал, оно бы не давало новой информации (наркотик дает только то, что уже есть в личности). Правда, потом Фрейд более высоко оценил искусство, когда Фрейд и Эйнштейн написали, что искусство снижает уровень агрессивности (против войн)…
Искусство – единственный на свете вечный двигатель. Богатство смыслов в каждом произведении только увеличивается! «Спит земля в сияньи голубом» стало еще и образом из жизни космонавтов, хотя Лермонтов о них и не подозревал.
Мамардашвили считал, что искусство – не украшение жизни, а орган жизни («О Прусте»). С его помощью мы чувствуем высшее: Бога, идеи и т. п. А еще раньше о шестом чувстве написал Гумилев!
– Никакой отдельной жизни нет, а есть только искусство! Жизнь – часть искусства! Она символична в каждом проявлении, поэтому она – искусство (Вячеслав Букур).
Литература уже жизни, но пронзительнее. Жизнь – как первобытный океан, она булькает, а литература – это настоящие организмы с богатым строением.
А символична жизнь, потому что она пропитана магией, которая с первых дней нянчила человека. Когда пришли религии, они стали пропускать магию через себя, нарос новый слой…
Приятель мой считает: Достоевский сам был в душе подпольным человеком…
Я же никогда так не думала, потому что подпольный человек не может написать гениальных произведений!!!
Федор Михайлович был так мудр и добр, что понимал и видел все…
Думаю, это у него от счастья – он ждал казни по приговору суда, а ее заменили каторгой! И счастье надолго его осветило (см. письмо брату об этом). Вот свет этот и позволял ему понимать и видеть ВСЕ (хорошее и дурное в людях).

Слава Букур:
– Достоевского в будущем причислят к лику святых.
– Нет посмертных чудес на его могиле (я, НГ).
– Они могут начаться в любую минуту!
Гении – пророки. «Анчар» Пушкина – это пророчество о супер-оружии… и о шарашках. Кто такой раб – это ученый в шарашке. «Вихрь черный… мчится прочь уже тлетворный» – это радиация! (предчувствие Чернобыля). Талант пишет на злобу дня, а гений – на злобу веков. (Слава Букур)

Гомункул в «Фаусте» совершил перезагрузку – разбил колбу, в которой обитал, чтобы начать развитие с нуля…
Мы с мужем-соавтором каждый рассказ начинаем как дилетанты, стараясь не использовать наработанные схемы. Каждый рассказ – перезагрузка…
Я не верю, что люди искусства могут убить (как часто сейчас наблюдаем в детективах). Мне сказали: вы слишком хорошо думаете о людях искусства. Отвечаю: имеете в виду, что в сталинские годы писатели друг друга губили? Фадеев и т.п. Но это была антропологическая катастрофа…
В «Бесах» Лемке крикнул: «Пожар не на крышах – пожар в головах!» Это взял и перефразировал Булгаков: «Разруха не в подъездах – разруха в головах».
Была передача про Милна. Напомнили нам окончание Винни Пуха, что Кристофер Робин всегда будет помнить, как он стоял на холме и разговаривал с любимой игрушкой. Я предполагаю, что этот кусок Милн взял из «Братьев Карамазовых», где Алеша говорит: давайте запомним этот момент, когда мы все вместе и т. д.
По ТВ дочь Инны Лиснянской говорила, что ее – Инны – семья – это Пушкин (отец), это Баратынский (сын-брат?)… Я спросила у Славы:
– А наш отец кто? Чехов! А брат наш кто? Шукшин!
– Довлатов еще, – добавил Слава. – Но они ведь напьются и подерутся, наши братья. Шукшин побьет Довлатова – он жилистый, верткий… Пока Довлатов будет думать, что бы остроумное сказать, Шукшин ему сухим кулачком раз-раз-раз…
Комментарий в моем ЖЖ (блогер Feduta):
– А дядя, небось, Михал Михалыч Зощенко?

Фотограф спросил, глядя на мои разбросанные записи:
– А как вы знаете, какой отрезок нужно взять?
– А кто-то свыше подсказывает.
– А нам тоже кто-то подсказывает, когда щелкнуть.
Дневники писателей очень нужны! Я Шварца («Живу беспокойно») читала раз семнадцать, ежегодно почти... они меня успокаивали перед сном. И некоторые истории (про то, например, как Шостакович спас незнакомого человека) меня вдохновляли… а некоторые много объясняли: например, почему жена ушла от Заболоцкого…

Мандельштаму раем бы показалась каторга Достоевского, ведь на каторге дважды в неделю давали мясо, да еще крестьяне приносили передачи как христиане…
Когда наши соседи по кухне (сильно пьющие) не дают нам жить, мы думаем о Достоевском – ему на каторге труднее было, может – таких соседей слишком много было.
Очень шумели соседи-девушки. У них все время юноши, пьют, матерятся, коридор прокурен, бегают, кричат, хлопают дверьми… потом видели мы в десятый раз «Идиота» – скандалы у Достоевского мужу показались чрезмерными… я говорю: а эти соседи?! Они же точно такие!
– Мандельштам – инобытие Гомера. Он – возрожденный вечный поэт. (Слава Букур)

Рассказ Трифонова: Шагалу показали репродукцию его старой картины. Он воскликнул:
– Каким нужно быть несчастным, чтоб это написать!
Мои рассказы припахивают горелым: если курица варилась, а рассказ пошел, то курица выкипит и пригорит… Видимо, это священная жертва рассказу.
Я думаю, что поэзия нужна человеку – ребенку – с первого дня (мама поет колыбельную), а возможно, еще и при зачатии он (она) слышали, как папа читал маме стихи любимого поэта.
Поэзия нужна – чтоб стало легче, чтоб мы не умерли от трагизма жизни (Ницше).
Поэзия нужна, чтоб стало труднее, чтоб мы запомнили какой-то момент жизни (с волнением прочтя о нем, перечитывая) – это сказал Шкловский.
Поэзия нужна, чтоб сохранять себя как свободную личность. Ведь она – ворованный воздух (Мандельштам).
Поэзия лечит – моя учительница вылечилась от рассеянного склероза, когда выучила поэму Решетова "Хозяйка макову" (она решила – значит, нет такого диагноза, раз смогла выучить)...
Поэзия нужна, чтоб песни сочинялись на стихи, чтоб гимны были, чтоб в детстве дети усваивали из стихов прелесть родного языка…

Ну, Достоевский написал «Бесов», а революция все равно случилась. Значит, писатель не влияет на жизнь общества, а только на личность. Но и не всякую личность! … следователи НКВД, которые вели дело Мандельштама (Гумилева, Пильняка, Бабеля), тщательно все читали – и становились все хуже. Поэтому возможен такой герой, как в «Кыси» у Толстой (читал и становился хуже).

Разговор о Чехове у нас в Перми начинается внезапно, как летняя гроза. Я рассказываю:
– Если наша Маша выйдет за какого-нибудь Мишу, то будет сказка «Маша и медведь».
Сеня:
– А Маша в «Трех сестрах» замужем за Медведенко. Может, поэтому он называл свои пьесы комедиями?
– Он был смертельно болен, а по сравнению со смертью вся жизнь – комедия.

ВИШНЕВЫЙ САДИК (РУССКИЙ КОСМИЗМ)
Слава так любит космонавтику – говорит:
– Я бы всего Чехова поставил в скафандрах. Они в комнате ходят в комбезах космонавтов, а если пришли с улицы, то снимают скафандры или шлемы.
– И даже «Вишневый сад»?
– Тем более. Деревья будут с какими-то щупальцами. В конце одно утаскивает Фирса после слов: «Эх ты, недотепа!» Чмок, и утащило… И иногда после разных реплик, второстепенных. «Лошади поданы» – чмок, щупальцы ухватили и унесли наверх. Время от времени деревья прорастают в дом, с ними борются… дом трескает, а Раневская все: «Садик мой вишневый! Как я тебя люблю!». В конце – дом заваливается.
(Причем Лопахина сад особенно часто пытается утащить – ходит Лопахин поэтому с топором, входя в дом, отряхивает присоски щупалец).

***

Говорят: любовь начинается с удивления. Думаю, в том числе и любовь к рассказу (к повести). Но почему же в последнее время хочется начинать обычно, как у Чехова? Наверно, потому, что только в молодости любят за что-то удивительное, бьющее. А в зрелом возрасте любят за человечность, за понимание…
– Чем хороший писатель отличается от плохого? Он больше любит всех. А мир-то одинаков вокруг плохого и хорошего писателя. (Вячеслав Букур)
Приходила студентка – задавала вопросы о женской прозе. Не знаю я… Господь нас сотворил по Образу и Подобию Своему: мужчину и женщину! Мы равны с мужчинами в деле сочинения, я думаю. И еще – компьютер не может отличить женскую прозу от мужской. Но вот С. Говорит: в Наташе Ростовой ей не хватает проблем переходного возраста (менструаций?). А у Пастернака в «Детстве Люверс» есть они, но все равно не женская проза. Мы рожаем, кормим грудью, да, больше изображаем это, но один писатель мне писал, что он относит себя к женской прозе, мол, интуиции в ней больше…
Грабарь просил Эйзенштейна дать честное слово, что кино есть искусство. (Тот дал честное слово, и Грабарь открыл в Академии отделение). Кто-то бы дал мне честное слово, что мои картины – искусство… Слава считает, что сирени у меня вообще пошлы. Но тут по ТВ мелькнула «гора» Сезанна, и все мои картины поблекли. И только сирень выдержала...
С экрана спросили: какими двумя словами можно определить Ван Гога? Я сказала в экран: «Страстность и трагичность». А мои картины – какими словами? Яркость и парадоксальность (страус еще и автопортрет: то я голову в песок, то побегу-побегу и много успею сделать)…
Говорю мужу: «Как странно, что ты – глубокий меланхолик, интроверт, готовый сутками лежать с книгой – любишь Стравинского с его бешеными ритмами». – «Потому что я его представляю в виде пульсирующего кристалла, который я сразу могу охватить всем существом».
Муж искал детали для рассказа и говорит: «Ты слишком всех маскируешь!.. уж сразу пиши: «инопланетянин Н. задумчиво перебирал щупальцами»…
Муж готовит обед. И входит ко мне с половинкой синей луковицы:
– Такую красоту можешь в натюрморт добавить? (я вчера написала фрукты на черном столе).
– Ты думаешь, что я – Веласкес?
– Нет, я так не думаю. У тебя в «Исцелении бесноватого» нет ощущения священного ужаса. А у Веласкеса всегда есть…

ИНТЕРВЬЮ ЖЕНЕ ШМУРКО (для журнала «ZA-ZA»)
– Люди пишут, пишут. Зачем?
– Транслировать тепло в мир. Скрасить кому-то часок-вечерок… а вообще это процесс отчасти мистический, от автора не полностью зависит… просто во время работы счастье летит на меня справа в лоб… и пишется…
– Кто вы, Нина? Писатель, художник? А вы, Вячеслав? Писатель, учитель?
– Мы – прежде всего – люди. Когда директор Эрмитажа говорит, что ради картины Рембрандта готов пожертвовать жизнью, мы не разделяем его взглядов… В первую очередь мы дети, родители, дед и баба, друзья чьи-то, а уже после – писатели, художники, учителя…
– Свое первое произведение помните?
– Слава начал с фантастики, а я – с цикла рассказов о Лине. Два из них сразу опубликовал «Урал», и я была очень счастлива. А теперь понимаю, какие это были наивные вещи. Но чистота юношеская до сих пор в них еще просвечивает… слава Богу!
– Где вы берете темы?
– Мы берем за основу истории, произошедшие с нами, нашими родными, друзьями. Но всех маскируем (блондинок делаем брюнетками и т.п.). Прототипы все равно себя узнают и подают в суд и т.п. Нам говорят: зачем писать о близких, если после этого они вас бросают! Но пишется лишь о том, что ВОЛНУЕТ, а волнует то, что происходит с близкими… Разумеется, отбор, монтаж, ритм, новизна, подтекст, идея, юмор, тайна, особая лексика для каждого рассказа и энергия радости (первая фраза такова, чтоб читатель думал: читать стоит, а последняя такова, чтоб он думал: жить стоит) – все это наше личное… в последние годы мы стали брать истории из книг про средние века, даже одну взяли из книги про разведки… переносим в наше время и в нашу страну или… в якобы неизвестную Страну.
– Деньги – добро, зло или… ?
– Ну, время – деньги. Так говорят. А это и правда. У нас есть свободное время, то есть – деньги. Это такие своеобразные деньги… удовольствие писать – не купить за настоящие деньги!.. У нас на доме написано: бабло побеждает зло. Да, можно заплатить за операцию и спасти кого-то. Но искусство тоже иногда побеждает зло. У меня есть друг, который преподает раковым детям. Он вылечивает их Ремарком, Грином и т.п. Даже мои хокку им читает…

***

«Черный квадрат» Малевича – предупреждение: к чему может прийти человек, отрицая. Антисвет. Антиикона (Букур)… А я думала: Черный квадрат – это размышление о грехах: как у Мандельштама («Все одинаково темно; все в мире переплетено моею собственной рукою» или «Там, где эллину сияла красота, мне из черных дыр зияла срамота»)…
А еще – я видела передачу про лоскутное одеяло, и там прозвучала примерно такая фраза: черный квадрат в центре одеяла словно удерживает каким-то силовым полем все разноцветные лоскутки. Может, у Малевича в детстве было лоскутное одеяло с черным квадратом в центре.
Пересмотрели «Дядю Ваню» со Смоктуновским. «Профессор – сплошная воля без таланта, а дядя Ваня – талант без воли» (Вячеслав Букур).

– Чтение настоящей литературы требует сил.
– Нет. Чтение настоящей литературы должно давать силы. (Я)

Мифы в сгущенном виде воплощали всю историю рода и мира. Во время похолодания эти роды могли объединить усилия для выживания на основе общей идеологии. А у неандертальцев не находят никаких фигурок, тотемов и т. п. И они не пережили похолодание… Слава искусству!
Вот живешь, очень любишь Гамлета, много о нем думаешь. И вдруг – как гром среди ясного неба – абсолютно новое объяснение пьесы! Оказывается, для Шекспира Гамлет – олицетворение истинной католической веры, а король – англиканства… Кто был прототипом Полония, современники отлично понимали. Я же понимала пьесу в духе Просвещения: настоящий гуманист долго раздумывает, мстить – не мстить. И когда мстить, и как? Это все вот к чему веду… нам говорят: почему у вас так много современных бытовых конфликтов в рассказах, писать нужно о вечном! Но нет, нужно, как Шекспир, писать только о том, что мучает и волнует. А вечные смыслы образуются как-то сами, волшебным образом.
Иногда искусство создает идеи, которые обгоняют науку («зорб» у Босха?). Для научных открытий нужно уметь мечтать, а что лучше развивает мечтательность – конечно, искусство!

Пермский поэт Алексей Решетов читателя ставил выше автора: мол, тот может привнести в стихотворение то, что сам поэт даже и не вкладывал… есть ли еще в мире такой щедрый к читателю автор?!

Смотрели «Игру в бисер» про Лермонтова. Слава:
– Печорин убил Грушницкого, а тот ему отомстил: Печориных не осталось, все кругом Грушницкие…
– Не согласна. Я – не Грушницкий.

Юра Фрейдин на вечере Натальи Горбаневской сказал мне:
– Слежу за вашим творчеством. Начните писать добрые сказки, и вокруг все изменится. Сосед утихнет.
А рядом со мной стояла Людмила Улицкая. Она говорит:
– Юра, писатель может писать только то, что пишется.
И оба были правы… дома я получила письмо от Яна, что нужны для «Экслибриса» сказки. И мы стали писать. И сосед молчал. Но через год сказки прекратились…

***

Друг, на мой вопрос, какие стихи он считает хорошими: «А вот такие, которые в больнице переписывают». Рассадин сказал, что у него мурашки от хороших стихов, процитировал и Твардовского: хорошие стихи прочтут люди, стихов вообще не читающие. А для меня – Нины Горлановой – хороши те, которые запоминаются сразу. Или те, которые хочется перечитывать много раз.

Послушала Костю Райкина. Он говорил про энергию зала, которая подкачивает актера («вольтова дуга между залом и сценой, экстаз взаимопонимания»). А литература бескорыстна. Она дает читателю энергию, ничего не требуя взамен. И дает так много: читатель со-творец - он и артист, и режиссер, и художник по костюмам (может и музыку подложить под действие, которое воображает, создает сам). В это время читатель занимается невольно арт-терапией, излечивается от некоторых комплексов.
Читатель со-страдает герою! То есть страдает в снятом виде. И становится чище. Без страдания не стать чище, но кому пожелаем страдать? Никому. Зато пожелаем со-страдать.

***

Недавно видела нашу приемную дочь в стоматологической клинике. Она сделала вид, что меня не узнала. Это ветряная мельница, которую мы приняли за великана…

– «Дон Кихот» – я перечитал его недавно – это книга о том, как пермский интеллигент столкнулся с конкретными пацанами. (Друг дома.) Хороший сюжет для современной повести.

– Винни Пух – это вечный образ, это Обломов. (Букур)

***

Обсуждали «Крейцерову сонату». А я ранее возмущалась, что Достоевский со своей падучей сделался гением, а Мышкина свел с ума, так в «Крейцеровой» не по сердцу мне, что Лев Николаевич героя сделал убийцей…
Я бы так не могла. Но ведь говорил же Игорь Виноградов: «Горланова – не Достоевский».
– Давай напишем рассказ, где мафия прибрала к рукам все милосердие, и больным, детям, старикам ничего не достается. А когда кто-то в обход фонда решается помогать, к ним приходят и вежливо говорят: «Лучше не мешайте нам делать наш бизнес».
– Нельзя такое писать, а то сбудется (я).
– А мир уже сбылся.
– Нет! Он не завершен, он каждую минуту новый (я).

* Текст Нины Горлановой публикуется частями по техническим причинам. Разбивка на части и их нумерация произведены редакцией.