Мы всегда стремились к тому, чтобы в разделе РЕЛИГИЯ читатель “Континента” имел возможность встречаться не только с материалами теоретического характера, обращенными к тем богословским и религиоведческим проблемам, которые представляются нам важными, но и с живыми зарисовками, очерками, описаниями повседневной религиозной жизни людей — в том числе и жизни нашей Церкви. К сожалению, интересные и содержательные тексты такого рода всегда были в дефиците, и вот почему так привлекла нас появившаяся недавно в Интернете статья петербургского публициста Ильи Переседова. Ее мы и предлагаем сегодня вниманию читателя этой новой нашей рубрики, впервые появившейся в позапрошлом номере журнала (где и были обозначены ее предполагаемые параметры). Надеемся, что читателю покажутся небезынтересными не только живые впечатления автора от непосредственного знакомства его с жизнью одной из самых замечательных общин в нашей сегодняшней Церкви, но и некоторые более общие его размышления, связанные с этими наблюдениями.

Статья печатается в новой авторской редакции.

Илья ПЕРЕСЕДОВ — родился в 1981 г. в Москве. Закончил Санкт-Петербургский Институт Богословия и Философии по специальности “Православная теология”. С 2002 г. преподает религиоведение и философию в Университете Телекоммуникаций. Журналист, интернет-публицист, участник Христианского Демократического Клуба. Ведет дневник в Живом Журнале (peresedov). Живет в Санкт-Петербурге.

Илья ПЕРЕСЕДОВ

Прибежище барсуков

На вечерню в общину о. Георгия Кочеткова я был выдернут с религиоведческой конференции по инициативе добрых друзей из Живого Журнала (при бурном на то согласии). В итоге мне удалось не просто поприсутствовать на службе, но и выслушать подробный рассказ о жизни Покровского братства. Решусь обобщить свои впечатления от этого вечера, ведь даже для многих москвичей Преображенская община и существующая при ней часовня являются местом неведомым, но притягательным.

Для справки: о. Георгий Кочетков (1950 г. р.), наравне с о. Георгием Чистяковым, о. Владимиром Лапшиным и некоторыми другими пастырями, является, как у нас говорят, либеральным священником, решившимся отступить от привычных форм построения приходской жизни. Как правило, при каждом таком священнике сослужит консервативный отец, назначаемый из Центра. Несколько лет назад между о. Георгием и таким назначенцем, бывшим, по-видимому, к тому же еще и не вполне вменяемым человеком, произошел конфликт. Разразился скандал, в котором многие друзья о. Георгия заподозрили плановую провокацию (подробности можно найти в Сети). В итоге Кочетков был запрещен в служение, потом восстановлен, но оставлен без храма. Сейчас он служит в часовне при своем институте (об этом немного позже) и на дружественных ему приходах. О. Георгия вспоминают в первую очередь как сторонника перевода богослужения на русский язык, но основной инициативой его жизни является введение института оглашения — практики подготовки к крещению и вхождению в Церковь, занимающей в его общине минимум полтора года.

Замечу сразу: я был лишь на единственной службе в часовне при Филаретовском институте, единожды общался с представителями существующего на его основе братства, а потому все нижеизложенное может считаться лишь рассуждениями по теме, но никак не окончательным выводом.

Феномен Кочеткова известен в России всякому человеку, имеющему сколь-либо последовательное отношение к Православию. Непрекращающиеся критика и ругань со стороны “Радонежа” и ему подобных СМИ, вакуум информационной блокады вокруг его фигуры невольно способствуют пиару, а редко просачивающиеся в публичную сферу комплименты со стороны уважаемых общественных и культурных деятелей лишь усугубляют интригу.

Вдвойне важно, что после печальных событий, во время которых от о. Георгия фактически публично отреклось руководство Московского Патриархата, он и его духовные чада остались внутри воспитавшей их Церкви и не ушли в раскол, что сулило им решение многих формальных проблем и трудностей.

Сегодня братство (а именно так вполне справедливо именуют себя последователи о. Георгия) располагается в Центре Москвы в помещении нескольких объединенных квартир общей площадью немногим более 500 кв. м. На этих метрах разместились аудитории богословского института, часовня-актовый зал, книжная лавка, библиотека, издательство, административные и хозяйственные кабинеты.

Вероятно, имеет смысл рассказать немного о принципах устройства братства, прежде чем приступать к описанию вечернего богослужения и моих впечатлений от о. Георгия.

Как было уже сказано, члены братства не отделяют себя от остальных чад Церкви, причащаются в храмах РПЦ, участвуют в ее таинствах, но на деле их объединение представляет собой вполне автономную внутрицерковную организацию. Движение оглашения и катехизации объединяет множество (я слышал цифру 2000) человек по всей стране. Все они, так или иначе, задействованы в его деятельности, укреплении внутренней жизни братства. Само оглашение представляет собой четко структурированный теоретико-практический курс, включающий в себя знакомство с христианской этикой, основами церковной жизни, паломничества, общение с воцерковленными людьми. Несоблюдение условий одной из ступеней катехизации делает для человека невозможным ее завершение и, в лучшем случае, возвращает его на прошлый этап. Людям, прошедшим оглашение, открывается доступ к участию в жизни братства в Москве или одном из городов России. Они получают возможность изучать богословие в Свято-Филаретовском Институте (несмотря на то, что институт следует светским принципам образования, на основное отделение в него не принимают невоцерковленных людей).

Полагаю, что описательный характер предыдущего абзаца может кого-то напугать: современное ухо способно услышать в нем “дворкинские нотки”. Напрасно, я лишь хотел обозначить основные моменты, прежде чем приступать к их анализу.

Вообще “братства” как форма христианской жизни — явление, хорошо известное в истории Церкви (правда, встречавшееся чаще в католической и поздней греческой Церквах). Братства — это объединения христиан (как мирян, так и духовенства) вокруг общей цели и принципов жизни. Изначальная идея объединения может быть достаточно прагматичной. Например, распространенные в Европе на изломе Средневековья и Нового Времени братства “общинной жизни”, в одном из которых воспитывался юный Лютер, образовались как похоронные кооперативы и, развиваясь, стали заниматься благотворительной и образовательной деятельностями. Проблемы у братства начинаются, лишь когда его члены решают, что образ их жизни — единственно возможный и правильный для Церкви. Тогда из благих побуждений вырастают перегибы и злоупотребления, как, например, в случае с Савонаролой, стремившимся превратить всю Флоренцию в одно большое братство.

Соответственно для гармоничного существования братства в его естественных границах необходимо наличие очевидных альтернатив (другие братства), а также оно должно иметь особый, публично закрепленный общецерковный статус, подчеркивающий и одновременно ограничивающий его значение. В нашем случае ничего такого нет: альтернативной организации, нацеленной на деятельное объединение для проповеди активных мирян, в современной Церкви не существует, никакого статуса братству о. Георгия не присваивается, наоборот, “кочетковцы” ежедневно вынуждены доказывать себе и окружающим, что они все еще есть и все еще “бодры и веселы”. Конечно, такая ситуация неизбежно приводит к формированию ощущения исключительности и мессианских настроений.

Однако целеустремленность данного объединения, сплоченность его внутренней жизни заставляют видеть в нем не просто братство, а, скорее, религиозный орден, со своим внутренним уставом, духовным лидером, корпусом учительных книг, коммуникативной системой. Традиционно братство предполагает больший простор для личной свободы, нежели орден. При этом оно не имеет отчетливого духовного руководящего центра. В организации о. Георгия все наоборот: личная жизнь членов общины выстраивается вокруг ее деятельности, а исключительность значения фигуры “отца-основателя” абсолютна. Примечательно, что за 30 лет существования огласительного движения (а именно такой срок был мне назван) из него не вышло объединение священников, которые могли бы взять на себя часть тягот по окормлению и управлению общиной вместе с Кочетковым (хотя священниками редкие “брачинники” становились). Все катехизации, где бы в стране они ни велись, закрепляет своим благословением только о. Георгий.

Соответственно, и вопрос языка богослужения выходит в таком объединении за рамки частной проблемы литургической практики и становится выражением корпоративного духа и идеологии. Начав с перевода богослужения, о. Георгий и его помощники начали исправление и самой богослужебной практики. С одной стороны, в этом нет ничего страшного: по Типикону у нас никто не служит, службу самостийно сокращают на всех приходах; с другой стороны, частное сокращение — не то же самое, что “очищение” и “исправление” канона.

Теперь несколько слов о вечерне, на которой мне довелось присутствовать. Она служилась в большой комнате, из-за театральных рядов похожей на актовый зал. Большинство людей сидели во время службы, остальные стояли вдоль стен. Меня как гостя водрузили на второй ряд, так что я хорошо мог все видеть и слышать. Никакого статусного деления сидящих и стоящих я не заметил, скорее всего, сидели рано пришедшие и немощные.

Всего в комнате поместилось человек 250-300, дополнительно служба транслировалась через динамики в соседние аудитории, тоже наполненные людьми. Получается, что вечерня собрала где-то 700 человек. Я спросил, связан ли такой аншлаг с юбилеем института, пришедшимся на этот день, мне сказали, что нет.

Зал, стулья, обтянутые дерматином, вызвали у меня вначале ассоциации не с католическим храмом, а с протестантским собранием. Признаюсь, они не оставили меня до конца вечера, но уже по другим причинам.

Буду последователен:

Впервые в жизни я слышал вечерню, целиком читаемую на русском языке. Ощущения двойственные: с одной стороны, ничего страшного, с другой, я (как старый консерватор и ригорист) не нашел для себя особой привлекательности. Возможно, я бы проникся больше, если бы не ряд обстоятельств: во-первых, русский текст, слышимый мною, представлял собой не перевод службы, но адаптацию ее содержания для сегодняшнего дня. Имя Аверинцева было названо впоследствии среди авторов этого перевода, но предположу, что основным его составителем являлся все же о. Георгий. Сергей Сергеевич (которого, несомненно, связывала с братством теснейшая дружба) стремился и призывал оставлять славянизмы везде, где это возможно. В переводе, по которому служилась вечерня, этот принцип явно не соблюдался.

Но и сам характер богослужения был отличен от практикуемого в Церкви. Дело в том, что храмовая служба как мистерия, построенная вокруг некоего сакрального смысла, имеет свой сюжет, свои взлеты и снижения, в какие-то моменты объединяющие людей, а в какие-то — оставляющие их наедине со своими мыслями. В протестантизме молитвенное собрание теряет храмовый статус и, соответственно, это сюжетное наполнение. Служба становится средством демонстрации своей преданности Богу, единства с его народом. В ней выступают на поверхность эмоциональные мотивы, становится важна общая непрерывная молитва. Что-то подобное происходило и в часовне Филаретовского института.

Пели все. Хор присутствовал лишь номинально, задавая молению ритм и ориентир, но наложения молитв на псалмы, чередования пения клирика, хора и мирян не было. Некоторые участники собрания держали в руках листочки с текстом службы, но большинство, как мне показалось, знали ее наизусть и пропевали все в одном эмоционально возвышенном тоне. Я постарался войти во внутреннее единство с поющими, и мне это почти удалось. Споткнулся я всего пару раз, например, в момент, когда семьсот человек умильно запели благодарение Богу за то, что “ущелье дает убежище барсукам”.

Сосредоточенное молитвенное стояние, острое мистическое переживание каждого стиха, каждой строчки Священного Писания свойственно, как мы знаем, монашеской традиции, особенно восточной, особенно афонской. Именно из этого проистекают глубокие (в том числе аллегорические) толкования самых, казалось бы, бытовых и малозначительных стихов, например, у Максима Исповедника. Можно было бы заподозрить в умилении над защитой барсука такую духовную углубленность. Но, как мне кажется, такое сопоставление будет номинальным, условным, так как традиция монашеских практик не может быть достоянием всей Церкви и требует, помимо благорасположенности, духовного опыта и опыта последовательного богопознания, коего миряне, как правило, лишены.

О. Георгий, который руководил службой, пел вместе со всеми, периодически озвучивая иерейские возгласы. Меня немного смутило, что сидел он лицом к залу под иконами, периодически внимательно осматривая молящихся. Когда в храме священник делает то же, находясь на алтаре за преградой, это не очень сильно бросается в глаза, а тут, следующей после ассоциации с залом, возникла ассоциация сцены...

Служба длилась немногим более часа, затем немногим более часа о. Георгий говорил проповедь. Наверное, это была лучшая проповедь, которую я слышал вживую в своей жизни. И, скорее всего, понравилась она мне потому, что больше походила на богословскую лекцию. Да, ее настрой был очень возвышенным, повествование не отдавало академизмом, но все же это была лекция, в которой упоминалась “иерархия ценностей”, встречалось понятие “априори”. В любом другом месте такая долгая, насыщенная информацией речь не могла играть роль проповеди. Но нужно заметить, что подавляющее большинство членов братства имеют высшее образование. Соответственно, мы встречаемся с неким парадоксом: люди, стремящиеся сделать жизнь в Церкви открытой и ясной, объединяются по уровню развития и эмоциональной совместимости, всем бытом неосознанно подчеркивая свои самобытность и уникальность. Это основной аргумент против того, что опыт братства о. Георгия может быть принят в качестве политики Церкви. После проповеди началась общая исповедь, участвовать в которой могли лишь члены общины. Где-то минут сорок о. Георгий каялся за всех перед Богом, в частности, он покаялся в “пренебрежении иерархией ценностей, созданной Им”. Не стремясь участвовать в таинстве, я покинул зал.

Какой итог можно подвести написанному? Несомненно, община о. Георгия накопила бесценный опыт и методический базис по проведению катехизационной деятельности, который может и должен быть востребован Церковью. Кое-где на местах он уже успешно применяется. При этом надо отдавать отчет, что принципы, положенные в основание деятельности братства, не могут стать стратегией развития Церкви. Да и само братство пока не включено полностью в православное единство и вряд ли сможет войти в него самостоятельно. Я выше сравнил его с религиозным орденом и протестантской общиной. Казалось бы, это разные явления. Не совсем: между ними нет пропасти, и в нашем случае оба опыта объединены в одно целое.

Братствам было свойственно возникать в момент кризиса церковной жизни для ее оздоровления. Множество братств существовало накануне Реформации. Протестантская община, взяв основы построения братства, смогла сделать их категорически актуальными и современными по форме. В сегодняшней ситуации богословской невнятицы и культурного коллапса заимствования и уподобления протестантским принципам жизни общинами РПЦ неизбежны: “большая”, официальная Церковь активно принимает на вооружение протестантские основы построения приходской жизни, отношения к реалиям внешнего мира. Братство о. Георгия, ищущее обновления, повторяет начальные этапы становления реформаторского движения. Конечно, его участникам во всем его устройстве видится живая традиция: институт оглашения роднит их с древней Церковью, эмоциональная насыщенность службы — с афонским мистическим деланием, братская форма жизни — со Средневековьем. Не возьмусь определять, насколько это верно. В любом случае, в своей методике оглашения, системе построения общины объединение Кочеткова повторяет все самые современные религиозные образования, начиная с католического “Опуса Деи” и заканчивая саентологами и кришнаитами. Поясню: в современном мире существуют социальные законы, процессы, полюса. Сферы деятельности, попадающие в зону их влияния, деформируются, приобретают неизбежно общие черты (вот откуда столь разные примеры). Обратимся к более приземленной сфере — общепит. Ни один гурман никогда не признается, что рестораны “Елки-палки”, “Теремок” и “Мак-Дональдс” имеют что-то общее. Первые — полноценные рестораны, вторые — блинные, третьи — пластиковая ерунда. Но в условиях современного ритма жизни они приобретают общие если не черты, то внутреннюю функциональную структуру. Так же и братства, оправдывая формы своего устройства ссылками на традицию, по сути, находят оправдание любому элементу своего устройства во внутренней системе, ее функциональности. А та, в свою очередь, зависит от среды, в которой братство существует.

Не приходится рассуждать, хорошо это для них или плохо: это единственная форма, в которой могли выжить эти люди, а делают они это весьма успешно. Вопрос лишь в том, как долго им удастся просуществовать в таком статусе. Вообще-то братства не живут больше ста лет, обычно их хватает на полтора поколения. Ордена сохраняются дольше, но только если принимают на себя какое-либо внутрицерковное служение. Опыт XIX-XX века показывает, что нынешнему благополучию общины помимо внешних факторов угрожают лишь две вещи: скорая и поздняя смерть о. Георгия. Его скорая смерть повлечет за собой распад содружества, поглощение его клерикальным аппаратом руководства РПЦ, если же он доживет до глубокой старости, то вокруг него — тогда уже несомненно святой фигуры — сложится управленческий институт с жестким корпоративным духом.