Когда-то, еще в молодые годы, я, видимо, надорвал на поприще естественных наук свои познавательные и понимательные силы. Слишком уж усердствовал, суя нос в тайны вселенной. Потом я бросил физику и вообще всякие исследовательские потуги, но, видимо, слишком поздно. И с тех пор по сей день испытываю некий извращенный кайф, глядя на окружающий мир и совершенно не понимая, что в нем происходит. Да! Не понимаю нихрена. А главное, и не хочу понимать...

Ведь так оно даже интереснее. И намного красивее, загадочнее, а порой и веселее. Как разговор на незнакомом языке. Неразгаданная загадка оказывается куда пленительнее правильного ответа.

15.03.16. История «фашизма» как расхожего словечка в нынешнем лексиконе. Памяти Умберто Эко

Что значит слово «фашизм» в глазах моего, не очень молодого поколения? Честно скажем, в России уже не найти человека, который видел тех легендарных немецких фашистов-нацистов собственными глазами (90-летних дедулек мы в расчет не берем — если они что и видели, то вряд ли сохранили реальную память под натиском 70 лет пропаганды). Вся базовая картина, полная и исчерпывающая, зиждется у нас только на советских фильмах «про войну». Не будем кривить душой — все эти фильмы, все без исключения, являют собой лживое дерьмо. Но по ним мы четко знаем, кто они такие, эти «фрицы» со шмайсерами наперевес. Обязательно «айн-цвай-драй», обязательно черно-белая кинопленка. В общем, все понятно.

Потом был фильм Ромма «Обыкновенный фашизм». В нашем поколении он лег на совсем юные души и стал первым намеком на то, что жизнь не так проста, как черно-белое кино. Вдруг выяснилось, что фашизм был фашизмом еще до того, как он замыслил нападение на священный СССР. И хуже того (до сих пор сказать боязно) — фашизм оказался мерзок, даже если его представить себе без всякого милитаризма, антикоммунизма и антисемитизма. И, наконец, самое страшное состояло в том, что фашизм по Ромму как-то подозрительно смахивал на сталинизм. Да что там! Прямо на ту советскую жизнь, в которую нас бросили, не спрашивая нашего желания. Только сказать это вслух... да какое там, даже сформулировать про себя — это было уж совсем страшно.

А потом было постепенное взросление, споры об этом с теми, кто заслуживал доверия (да и с теми, кто не заслуживал). Картина (казалось бы, совершенно абстрактная, никоим образом не связанная с окружающей действительностью) обретала краски, объем и перспективу. С одной стороны, мы научались различать нацизм немецкий, фашизм итальянский и множество самых разных фашизмов помельче — от «Черной сотни» до «усташей». С другой — залихватская решимость ставить знак равенства между Сталиным и Гитлером как-то сдулась при более тщательном анализе. Все-таки, называя «фашизмом» любой режим, который нам не по душе, мы сами лишаем себя очень полезного терминологического инструментария. И здесь, чтобы лучше понять анализируемое зло, пришлось окончательно развести двух монстров ХХ века, двух союзников и двух врагов по разным углам политического ринга. Для меня точку в этом споре поставил Карл Поппер: «Если германский нацизм ни от кого не прячет своих кровавых когтей и клыков, то русский коммунизм тем и страшен, что свои людоедские намерения он скрывает под овечьей шкурой гуманистических идеалов». Различие достаточно отчетливо, чтобы впредь не путать между собой две эти в чем-то противоположные формы злодейства.

Год за годом картина усложнялась, обогащалась, обретала большую четкость. Рядом с фашизмами-коммунизмами появились отдельные полочки для различных обобщенных авторитаризмов и тоталитаризмов, а сам фашизм (как понятие) стал обрастать все более сложными определениями. Заведомо фальшивому описанию из БСЭ пришли на смену более четкие и взвешенные, а не просто талдычащие о власти мелкой буржуазии или, наоборот, крупного капитала. То тут, то там всплывали в литературе определения, очерченные четким набором конкретных признаков. Вот вам 5 симптомов, потом 10 характерных черт, потом 15 и так далее. Туман стал постепенно рассеиваться.

И вот тут на сцену вышла блестящая статейка Умберто Эко насчет «урфашизма» с ее 14-ю тезисами. Будучи страстным поклонником Эко, я люблю эту статью и благодарен ей за внесение дополнительной ясности, однако... однако в дискуссии, которая к нынешнему времени развернулась в России, она сыграла роль скорее отрицательную, чем положительную. Сам Эко тут не виноват, тем более, что статейка написана очень давно, больше 10 лет назад, когда в глазах европейского большинства эта тема вообще утратила актуальность, и цель автора состояла всего лишь в том, чтобы вдохнуть в этот дискурс новую жизнь, новый темперамент.

Обратим внимание — в урезанной форме, гуляющей по интернету, эта статья свелась всего лишь к перечислению 14 пунктов, то есть 14 признаков фашизма. Да, понятно, публика-дура не умеет читать тексты, где «слишком много букв». Однако всегда ведь полезно задаться вопросом — зачем автору (если он не просто честолюбивый дурак) все эти остальные буквы, встраивающиеся в непростой текст из множества страниц. Говоря аналогиями, почему Толстой растянул «Войну и мир» на 4 тома, а не обошелся боевичком-водевильчиком в карманном формате?

Берусь утверждать, что для Умберто Эко именно эти «лишние страницы» с воспоминаниями из собственного детства в духе «Амаркорда» - они-то и представляли собой смысловое ядро его выступления. А цель его состояла в том, чтобы вывести понятие фашизма из области сухой наукообразности и вернуть к обычной человеческой жизни, полной разнообразных чувств. И вот тут, если считать речь Эко не научным компендиумом, а художественным произведением, все его 14 признаков рассаживаются по своим местам. Это ведь не строгие критерии для орнитологического определителя (скажем, у воробья такие-то перья на крыльях, такой-то средний вес, манера прыгать на двух лапках и т. д.), а красочные мазки в картине, написанной маслом.

И вот тут, когда эта статья вдруг вернулась в российский публицистический оборот в самый разгар дискуссии, никто, естественно, не захотел воспринимать ее тезисы как художественные образы. Нет. Ее встретили просто как новый пакет аргументов, и, как таковой, она оказалась почти беззащитна перед агрессивной критикой. Особенно, если эта критика недобросовестна, и у нападающей стороны нет желания понять поступившее сообщение, а цель сводится всего лишь к тому, чтобы всех оппонентов размазать по стенке.

Все это было бы не так страшно, если бы еще не появление на политической сцене густой толпы платных провокаторов. Чем более четко российская действительность отливалась в формы самого настоящего фашизма (по любой известной нам классификации, даже если самого Эко вынести пока что за скобки), тем натужнее становились усилия российских неофашистов замылить сам термин «фашизм», довести его до полной аморфности. И вот тут все официальные рупоры новой фашисткой власти (вместе с их бесчисленными интернет-сявками) начали склонять этот термин, это свое имя на все лады, примеряя его к кому угодно — лишь бы это был персонаж, не угодный властям.

Можно было бы составить целый список сил и направлений на политической и культурной арене, которые ни с того, ни с сего удостоились звания «фашистских» из уст Путина и его холуев. Можно было бы, только это уже не смешно и даже просто скучно. Враг провел неслабую и весьма дорогостоящую военную операцию против одного-единственного слова, работу по уничтожению, по дискредитации, по диспергированию того зловещего термина, который сейчас реально применим только к одной политической силе, единственной в мире. И мы знаем, что это за сила.

В свое время, объясняя школьникам причины реформы русского языка в 1917 году, учителя наводили статистику и показывали с цифрами, сколько лишней бумаги и типографской краски уходило на печатание лишних твердых знаков в конце слов. Забавно было бы посчитать, сколько лишнего эфирного времени уходит сейчас на миллионократное повторение слова «фашист» в любом, даже самом идиотском контексте. Но своей цели они достигли, и в русском языке слово «фашист» стало просто скучным ругательством на стыке с матерным лексиконом. В результате настоящие борцы с фашизмом лишились очень важного термина, который в наших устах являлся бы честным и полноценным оружием. Вот мы и мямлим слова «путинизм», «совок», «ватничество», «крымнашизм» и прочие мертвороженные слова-уродцы с нечетким, а зачастую и обманчивым смыслом, вместо того, чтобы смело называть вещи своими именами.

Да, у власти в России воцарился полноценный, весомый ФАШИЗМ в его новом изводе, адаптированном к XXI веку. Фашизм по всем перечисленным специалистами признакам, симптомам и отличительным чертам. И плевать мне на его потуги прилепить свое имя ко всему, что ему не по душе.

17.03.16. Насчет оскорбления чувств верующих

День за днем лениво слушаю вялый стеб завзятых остряков по поводу этого закона. Все по делу, только уже не смешно. И в основном потому, что главный ужас, совсем не располагающий к юмору, все обходят как-то бочком. Вот о нем я и хочу сейчас сказать.

Можно себе помыслить закон, защищающий права детей. И мы четко представляем, по каким признакам социальная группа «дети» отличается от прочего человечества, по каким причинам она может требовать особой защиты. Точно так же можно говорить о специфических правах престарелых. Или, скажем, идиотов (если их недееспособность и беззащитность подтверждена медкомиссией). Но чем заслужили наши верующие акт такой вот особой заботы государства? Группа людей, полноценных, самостоятельных, ни в чем не ущербных и не имеющих перед человечеством никаких особых заслуг, группа, объединившаяся в некий клуб по интересам, отличающаяся от прочего человечества всего лишь какой-то особой картиной мира, которую в этом клубе принято разделять — что дает нам основания наделять эту группу какими-то особыми правами, какими-то привилегиями на фоне всех прочих? Почему она, в отличие от других, требует особой защиты?

Мы наблюдаем ярко выраженный юридический нонсенс, такое нарушение здравого смысла, принципа равноправия всех перед законом, то есть самых азов правовой системы, что, казалось бы, проект этого закона вообще не смог бы пройти через фильтры, поставленные для защиты конституции.

Впрочем, этот казус легко разрешить. Выбросим из закона само слово «верующие». Защищать — так уж всех. Ибо все граждане РФ равны в правах. Итак, мы принимаем ЗАКОН ОБ ОСКОРБЛЕНИИ ЧУВСТВ. Прекрасно. Защищаем чувства верующих от циничных атеистов. Защищаем чувства атеистов от распоясавшихся религиозных фанатиков. А дальше еще веселее. Защищаем вояк-патриотов от упоминаний о нашем разгроме при Бородине, о сдаче Севастополя, о проигранной Цусиме. А вот теперь замрите!

Мы защищаем антипатриотов от разговоров о победе во Второй мировой. Да! Нет пока еще у нас в стране таких законов, которые поражали бы в правах тех граждан, которые ненавидят свою родину, а следовательно, наш новый закон должен распространяться и на них, защищать их чувства. Более того, антисемиты — гадкий народец, но и они у нас не объявлены вне закона, так что придется и их защищать от памяти о Холокосте. Стыдливых натуралов мы защищаем от развязных гомиков, а скромных гомиков от распущенных натуралов. Ворюг от возмущенного честного люда, а честный народ от не пойманных ворюг. Интеллигентную публику от развратного центрального телевидения. И так далее.

Да, чуть про себя не забыл! Лично меня защитите от вида, от речей и от действий фюрера, который в этой стране держит власть. Очень уж все это оскорбляет мои личные нравственные и эстетические чувства. Полагаю, тут в своих чувствах я буду отнюдь не одинок.

ЗЫ

Этот пост написан истовым верующим, православным, который вовсе не нуждается в том, чтобы за его личный духовный выбор это подлое государство обеспечивало ему какую-то особую защиту от происков всех остальных смертных.

17.03.16. Возвращение блудного сына

Дорогие мои, драгоценные мои френды, френдессы, а также немногочисленные рассеянные по грешной земле друзья. Я искренне тронут тем, что многие из вас занервничали, не встретив меня в очередной раз на фейсбучном толковище. Не волнуйтесь — вот он я. Живой и здоровый. Только вот покровитель наш, господин Цукерберг, руками своих сатрапов ни с того, ни с сего захлопнул передо мной двери, ведущие в наш уютный обжитой салон. Слава Богу, не надолго. И теперь, чуть только калитка приоткрылась, пока еще на щелочку, на четвертушку, и я сразу, радостно просачиваюсь в виртуальный мир.

Ну как? Все тут у вас нормально? Все здоровы? И я сразу же, как дома, с привычным занудством нахожу неточность, к которой следовало бы придраться. К слову «виртуальный», которое сам же я позволил себе в предыдущем абзаце. Привыкли мы использовать его сугубо не по назначению. И даже вроде как узаконили этот узус, противопоставив его слову «реальный» и присвоив его всему миру образов, живущих внутри цифровой электроники. А это ведь неправильно, и все время уводит нас в совершенно неадекватную трактовку действительности.

Виртуальный — это первым делом, если смотреть в научном, глубокомысленном контексте, означает «воображаемый», «измысленный», «реально не существующий». Впервые я освоил этот термин на семинарах по теорфизике, где он касался искусственных, реально не измеряемых физических величин — типа, скажем, «лагранжиана». Однако использовать его применительно к сетевому миру, в котором мы с вами сейчас плещемся и барахтаемся — явная некорректность. Фейсбук — это вам не придуманные ландшафты толкиеновского сказочного Средиземья. Что может быть реальнее фейсбука? На, пощупай. Вот он. И я в нем. И все вы. И мир этот ничуть не менее осязаем, чем окружающий нас мир деревянной мебели, каменных стен, а дальше — голубых небес и зеленых лесов. Более того, вот там, в мире рек, лесов и полей, в мире городов и деревень мы понапридумали себе немыслимое множество действительно виртуальных объектов, структур и миров. Таковыми на самом деле являются очень многие «виртуальные реалии» типа кой-каких политических партий, людских сообществ и некоторых святынь вместе с их высокими смыслами.

Нырнув злой волею Цукерберга из сетевых эмпиреев в пучину физического бытия, я первым делом натолкнулся на множество «виртуалий», которые подменяют собой полновесные «реалии». На то, что Курт Воннегут назвал когда-то порочными «гранфаллонами», противопоставив их гармоничным «карассам». Не буду спорить, в нашем с вами сетевом мире этой виртуальной дряни тоже полным полно, но тут мы у себя дома и отточили навык быстро распознавать всякую виртуальную нечисть и трольчатину, выбрасывая ее на обочину. В мире дольнем, в мире земном ситуация намного сложнее.

Не буду скрывать, тяжело мне пришлось эту неделю на грешной земле. Тосковал я по светлому, горнему цифровому миру, по моим привычным цифровым друзьям и близким. Злые языки приравнивают эту муку к ломке наркомана, который дня не может прожить без дозы, но я отношусь к себе и ко всем вам с бОльшим уважением. Я вижу в своем томлении по интернету чистую и высокую ностальгию, тоску по нашей общей новой родине, родине, которую мы, в отличие от нашей земной отчизны, сами обустроили по своему собственному вкусу, где нам дано право самим подбирать себе соседей и земляков. Подумайте — есть ли где такой рай на физически существующей грешной земле?

Таким образом, на ехидные сетования о том, что фейсбук крадет наше личное время, я отвечу симметрично — это низменные бытовые и шкурные заботы крадут у нас то время, каковое мы могли бы счастливо и осмысленно провести в фейсбуке.

А закончу я этот панегирик парафразом из одного очень похабного, но философски нагруженного анекдота про мудрого Вовочку:

«Ну что, был я на вашей Земле. Ничего особенного. Жалкое подобие Интернета».

20.03.16. И снова о фашизмах-антифашизмах

Какие-то странные, новые запахи чую я в нынешней атмосфере, какие-то новые ветры веют над головой. Пока что их заприметили лишь флюгера на самых высоких башнях, и они дружно выстраиваются носиком в новом направлении. Целая толпа из тех, кого принято называть «властители дум», вдруг меняет свою ориентацию на прямо противоположную, из откровенных лизателей властной жопы вдруг становятся добросовестными ее обличителями. Да еще такими отважными. Дерзкими. А главное, умными, копающими глубоко и далеко. Даже задумываешься в самоуничижении, так ли дорого стоит твоя личная фронда, если ее легко может сымитировать всякая ушлая профессиональная сволочь. А сейчас, того и гляди, даже самые откровенные телевизионные мерзавцы начнут выходить на экран с кукишем в кармане. А потом, глядишь, и вынут его на всеобщее обозрение.

Да и с народом, который попроще, тоже что-то творится. Дружный фронт подлецов из 85% начал, кажется, постепенно редеть. Сдается мне, сейчас их уже не больше половины народонаселения. А еще чуть-чуть холодильники в их домах покобенятся, покажут свою власть над телевизором, и путинское воинство скукожится до 15%, как было совсем недавно у нас. И будет в массах такое же дружное обличение фашизма, как прежде, только пальцем они будут тыкать в противоположную сторону.

Ну ладно. Вся эта сволочь, как считала себя год назад, так и через год будет считать себя оплотом антифашизма. Правда, их фашисты вдруг переселятся из бандеровской глуши в Кремль... или еще куда. В общем, куда им укажут.

Но самое главное — весь этот патриотический сброд на мой взгляд не то, что попусту приписывает себе доблести антифашизма. Да они даже до фашистов не доросли. И вообще до любой сознательной (свидомой — слово, которое они так ненавидят) политической силы — хоть прогрессивной, хоть наоборот. После экспериментов последних лет, после путинского халявного изобилия, после доблестной сочинской олимпиады и геройских побед российского оружия все они, все 85% уже приняли причастие буйвола, все оставили на роковом контракте свою роспись — пусть даже и не кровью. Так что не будете вы, самодовольное российское большинство, называться ни фашистами, ни коммунистами, ни патриотами, ни западниками, ни либералами, ни демократами. Все вы отныне просто шкуры продажные.

А те, кто оставался в гонимом меньшинстве, в презираемых 15 процентах — призываю вас, держитесь подальше от несметных толп, которые совсем скоро назовут себя вашими попутчиками... а то и лидерами.

22.03.16. Грамматическое-занудливое

Что-то здесь, в европейской глуши я начинаю постепенно забывать великого русского языка. Ну кто бы мне объяснил, как на Руси принято здороваться. Я всегда думал, что чисто грамматически (или логически) это есть констатация некоего обоюдно разделяемого приятного факта, которая может послужить затравкой для дальнейшего разговора:
- доброе утро,
- добрый день,
- добрый вечер,
- хорошая погодка...
То есть тут мы имеем именительный падеж.

Теперь переходим к прощаниям. Здесь принято чего-то хорошего желать на дорожку :
- (желаем вам) счастливого пути,
- … доброго здоровья,
- … спокойной ночи...
То есть тут уже падеж родительный.

И есть еще такое прощальное пожелание:
- доброй ночи.

Я понимаю радиоболтунов, которые давно уже столкнулись с отсутствием в русском языке не вечернего, а именно специального ночного приветствия. Но зачем же ломать грамматику и вместо, может быть, не очень уклюжей кальки «добрая ночь» (как «добрый вечер»), зачем начинать беседу с прощания: «доброй ночи»? Сказали бы еще «спокойной ночи». Интересно, это только мне одному царапает глаз и режет ухо?

Я уж не говорю о жутковатеньком «добром времени суток». Но тут у нас как всегда. Будучи услышанным в первый раз, оно может вызвать даже улыбку. Ну, шутка как шутка, хоть и не первого сорта. Когда слышишь во второй раз, улыбаться уже не охота. В третий раз меня, к примеру, уже начинает корчить. А наш язык ведь принял этот неологизм в свой законный лексикон. Все-таки удивляет он меня своей неразборчивостью... Или тут уже дело в его нынешних носителях?

23.03.16

Великий наш покровитель, господин Цукерберг, побаловал нас, холопов, цацкой со своего барского плеча. Даровал нам вместо одного скупого лайка целый веер игривых картинок-комментов. Все вокруг меня губу кривят, пересчитывают зубы у дареного коня, а вот я помалкиваю, ибо давно этого ждал с нетерпением. Вот только подарок оказался не про мою честь, а в угоду каким-то блондинкам. Ну, хоть за них можно порадоваться. Будут теперь щеголять всякими «супер» и «ух тыыы». Все-таки разнообразнее, чем просто «лайк». А я-то ждал совсем другого. Во-первых, чтобы в пару с «лайком» мне дали еще и «дислайк». А второе, чтобы своей такой вот репликой я мог внятно указать, к чему я выражаю свое отношение — собственно к посту, или к его теме, или к поводу, который вызвал этот пост. Ну ничего. Будем ждать дальше. Наиграются блондинки новым подарочком, глядишь, и до нас очередь дойдет.

А вообще грех нам жаловаться. Мы с вами ведь и так без спросу оседлали некий механизм, который создавался в общем-то совсем не для нас. И обжились в нем, как у себя дома, захламив отведенное для котиков и цветочков место собственными высокоумными постами, азартными дискуссиями да перепечаткой всякой серьезной публицистики. Так что не гонят — и на том спасибо.

26.04.16. Всеобщая амнистия

Отпустите нашу историю на заслуженный покой

В среде белых националистов и ортодоксальных христиан не умолкают инвективы в адрес мусульман за кровожадные строки из Корана.

Мусульмане угрюмо отмалчиваются, но зато из уст светской атеистической публики постоянно слышу попреки христианам за весьма-таки изуверские пассажи из Ветхого завета и за недобрые речи отцов церкви. А также за реки крови, (якобы, хотя и вполне возможно) пролитые в угоду христианскому учению.

Фанаты разных религий бодаются между собой, а циничные атеисты сидят в сторонке и посмеиваются в кулак — типа все вы хороши (забывая, сколько зла совершалось от имени совершенно атеистических учений, и это не считая моря зверств и подлостей, которые творились чисто из низменной корысти, но прикрывались иконами, хоругвями и атеистическими знаменами).

На историю можно смотреть двояко. Есть взгляд консервативный, ортодоксальный, построенный на идеализации прошлого, на возведении его в абсолют. При таком взгляде трудно отбрехаться от бесспорных исторических улик. Тут уж «или крест сними...», или затевай бессмысленную, визгливую истерику, от которой потом останется одна только неловкость.

Я же придерживаюсь взглядов как бы «прогрессистских», где основа – надежда на развитие. Где прошлое в принципе не имеет и не может иметь сакрального характера. Таким образом, в любом споре на эти темы я имею своего рода алиби — там, в кровавом прошлом я лично не присутствовал. Не только я, но и моя нынешняя вера, моя религия. А потому к ответственности меня не привлечь (в отличие от консерватора-ортодокса).

Мы сейчас и наша вера сейчас — совсем не то, что было 2000 лет, 1000 лет и даже 100 назад. И кто сказал, что она хуже? Не отказываясь от фундамента, от питающих соком корней, мы совсем не обязаны упорствовать в одобрении совершенно уж одиозных поворотов, какие случались у наших религиозных предтеч. Да и оппонентам нашим мы не возьмемся колоть глаза тем, за что могут отвечать лишь их предки.

Мы — не экспонат с музейной витрины, соседствующий с древними иконами, кадилами и орудиями убийства. Мы — живые люди, носители живой веры, творцы новой, живой, а не археологической, истории, новой, а не хрестоматийной, картины мира.

Так простим себе, своей вере, да и прочим иноверцам то, что успели сгоряча понаговорить наши древние учителя, что успели натворить наши древние герои. Будем опираться на свое современное понимание своей веры. Отвечать за свои собственные слова и дела. «Пусть мертвые хоронят своих мертвых».

25.04.16. Я и чудо (пасхальная сказка)

Нет, пожалуй, пусть лучше будет «чудо и я», потому что хочу я рассказать собственно о чуде, а сам я тут с боку-припеку. В общем, поехали.

Пригласил тут меня в гости на Вербное воскресенье один местный приятель, довольно-таки молодой болгарский делец... или жучок... в общем, полукриминальный предприниматель в духе российских, еще 90-х годов. Но кто я тут, чтобы судить тех, кто под свою личную ответственность проживает здесь свою личную жизнь? Я ведь не прокурор, так — только мимо проходил. И вообще иностранец. Человек со стороны.

В общем, с чего все началось? Этот молодой приятель, обсуждая со мной один мой бизнес-проект, позволил себе усомниться в моей строительной компетентности, и я, задетый за живое, рассказал, как во время Оно сам, практически в одиночку, срубил из бруса деревенскую часовню высотой с хрущевскую пятиэтажку. Не нужно мне было этого говорить, и не из христианской скромности, а просто в защите от греха и лишней суеты, поскольку пришлось потом доказывать, показывать фотографии, а еще потом пришлось стесняться того восторга, каковой получил в ответ, ибо мой молодой друг оказался, как это принято у бандючков, человеком весьма набожным и суеверным.

В общем, поехали мы в гости. Не к моему дружку, а в неведомое «туда», куда он решил меня отвезти. Первым делом заехали в местный оптовый универсам типа «Метро», откуда мой друг вышел с полными пакетами всякой жратвы, а потом парень погнал свой форд по разбитым серпантинам куда-то в горную глушь. Дорога оказалась опасной, но ехать было не страшно, ибо какой тебе страх, когда вокруг так фантастически красиво. Над хребтом Старой Планины нависают еще не грозовые, но серьезно-пасмурные облака, а в спину светит с ясной половины небосклона яростное утреннее солнце, контрастно прорисовывая свежую горную зелень и немыслимое количество диких вишен, слив или яблонь в белом цвету.

В общем, ехали-ехали и доехали. В маленьком ущельице на самом кончике маленького горного хребтика, где кончаются на обрыве все тропинки и дорожки, стоит маленький параклисик (то есть монастырек). Оградка из ржавой рабицы, жилой дом, хоз. постройки и храм — наверное, даже пониже, чем моя часовенка. Мой попутчик решительно тормозит у входа, решительно открывает калитку, пара здоровенных лохматых дворняг на него не лают, а дружелюбно машут хвостами, и он решительно идет к дому, будто знает, что его там уже ждут (впрочем, чему удивляться в наш век сотовой связи).

В общем, раскрываем дверь (а в общем, хватит начинать каждый абзац словами «в общем»), и видим, что в доме нас действительно ждут. Три старушки и старикан. Сидят в рядок и смотрят на огонь, пляшущий в буржуйке. Дружно оборачиваются к нам, и я прохожу торжественным маршем вдоль всей этой шеренги, совершив четыре глубоких поклона и пожав обеими руками четыре старческие руки. Прекрасная компания — Славка, Петька, Правка и во главе их Златко. Садимся. Ведем беседу.

Мой попутчик, не спросив моего разрешения, рассказывает все обо мне (я очень смутно понимаю болгарскую речь) и о моих достижениях на поприще храмового строительства. В завершение спрашивает, нет ли у меня с собой фотографий часовни. А они, конечно же, есть — так повелось, что в рюкзачке, помимо запасного свитера, фотоаппарата и фляжки красного, я всегда вожу с собой кой-какие реликвии — маленькое евангелие от Матфея, затрепанную в дым сакральную книгу Вени Ерофеева, а еще эти фотографии. Знаете ли, грешен – я и сам люблю их поразглядывать в свободную минутку.

И вот пошли по кругу фотографии, снятые лет 10 назад, в июльский день, когда на освящение часовни собрались в той ярославской деревне толпы народу. Карточки двигались медленно, задерживаясь на несколько минут в каждой паре старческих рук. Видели бы вы эту пантомиму! Каждая из старушек больше всего напоминала мне пограничника на паспортном контроле, когда он, бывает, по 5 раз переводит взгляд с вашего лица на ваш паспорт. Нет. В этом взгляде не было подозрительности или недоверия. Была просто педантичная добросовестность. Тот ли я, за кого себя выдаю? Можно ли увязать стройную деревянную часовенку с этим несолидным, хоть и немолодым хмырем, который сейчас перед ними сидит? Сидит и не прячет глаз. Но вот процедура закончилась, я выдержал экзамен, и картинки вернулись в мой рюкзак.

Потом нас отвели в храм. Хоть я нынче человек и не церковный, но люблю такие места — где пространство соразмерно человеку. Весь-то объем под низким каменным сводом, по болгарскому обычаю обшитым вагонкой, соответствовал всего лишь просторной гостиной в скромной квартире. И иконы под стать — какие-то в деревенской стилизации под Византию, а какие-то и вовсе вышитые на холстине крестиком. Иисус такой юный, что просто и не узнать. Да и другие в таком же ласковом, домашнем духе, даже Иоанн-креститель с собственной головой на блюде... Ну, посмотрели. Помолились. Поставили свечки. После чего мой попутчик меня несколько напугал давно знакомым словосочетанием: «Пойдем, поговорим». Мрачными словами, от которых русский человек не ждет ничего хорошего.

Ничего не поделаешь. Пошли. Снова в дом, где все так же сидели напротив буржуйки три старушки и один старик. Все оказалось не так страшно. Мы снова сели «поговорить», и теперь уже рассказывали они. О местной святой по имени Василка. Она жила в этих местах лет 100 назад, была очень красивой, доброй девочкой и творила всякие чудеса. А потом вдруг решила умереть, о чем и оповестила своих родителей. И недолго думая умерла. А во время похорон налетел на кладбище смерч и унес тело из гроба, так что гроб пришлось закапывать пустым. А потом, уже всего-то лет 20 назад, Васька явилась во сне одной из этих моих собеседниц и сказала, что на этом вот месте должен быть святой источник. Правка вместе с мужем взялись копать, предварительно выкупив у государства этот участок, но несколько лет копали безо всякого успеха. И тогда Васька снова явилась во сне и сказала, что не там, дураки, копаете, что копать нужно в трех метрах к северу от старой груши. Тут-то и открылся волшебный источник, вскрылся, забурлил, запенился, начал давать целебную воду. Муж Правки продал свое стадо овец и все прочее имущество, потратив деньги на строительство храма. После чего умер, считая, что на этом его дело сделано.

Разговор затих, и теперь нас повели к источнику, где лично мне в подарок налили две пивные полторашки святой воды. А потом я снова услышал уже не пугающие свой решительностью слова: «Пойдем поговорим». И снова мы сидим у той же скворчащей буржуйки, и я слышу про череду всяких новых чудес — и про волшебные исцеления, и про то, как в страшные грозовые дни вода в роднике бурлит и ходит ходуном. И про то, что местные власти помогают дровами и обещают довести к ним электричество – вот тогда жизнь будет намного легче.

И опять выход за дверь, прогулка по окрестностям, чтобы я смог получше рассмотреть и их ульи, и виноградник, и яблоневый сад, и огород, и очень опрятные каменные хозяйственные постройки со свежими стеклопакетами, обрамленными вспученной и еще не обрезанной строительной пеной. И снова, в третий раз услышал уже привычное словосочетание: «Пойдем, поговорим».

Теперь дело перешло к политике. Сначала перебрали косточки местным, помянув все здешние партийные дрязги и скандалы, а потом вышли на глобальный уровень. После нескольких ритуально-уважительных фраз мне было сообщено, как они все почитают моего президента, который уже 15 лет защищает их от американских происков. Да уж, подумал я, тяжело бы пришлось тут, в горной глуши, этим беззащитным старикам, если бы не наш доблестный Путин, который один в всем мире принимает на себя натиск американских морских пехотинцев.

Я, естественно, и усом не повел – не считаю себя в праве чему-то учить людей, которые старше меня и больше понимают в жизни. И в американской угрозе, и в том, как им выкручивает руки коварный Евросоюз. Я не стал им напоминать, что и храм они вряд ли смогли бы построить без европейских адресных субсидий на поддержание местной культуры, да и электричество им в будущем году проведут именно что на деньги евросоюза. Но кто я такой, что я понимаю в проблемах болгарской глубинки? Хотя, будь напротив меня не благостные старушки Славка, Петька и Правка, а кто-нибудь лучше понимающий по-русски, я бы, наверное, объяснил, что если бы не победа американцев в холодной войне, вряд ли они смогли бы сейчас так вот мирно прозябать в своем уютном монастырике, и вместо воображаемого натиска мифических американских десантников они имели бы вполне реальные гонения со стороны КГБ и его младшего, но такого же злобного болгарского братишки. И тогда их старческие руки им повыкручивали бы другие, не американские, не европейские гости, и совсем не в фигуральном смысле...

Да чего уж там, не моего это ума дело... Грозовые тучи сгустились до свинцовой фактуры и сели брюхом на соседние горы. Мой попутчик занервничал и поспешил в машину, чтобы не буксовать на мокром бездорожье над вполне конкретными обрывами. Ритуальные глубокие поклоны, нежные рукопожатия, и мы рвем в долину под первыми каплями дождя.

Еще часок, и я уже дома, в одиночестве, под раскаты грома за окном распаковываю рюкзачок, вынимаю оттуда освященную вербную веточку и пузыри со святой водой. Чего греха таить — я не просто не верю во всю эту церковную магию. Нет, я отношусь к ней с откровенной враждебностью, считаю суеверием и изменой настоящему христианскому духу. Да и всех этих деревенских чудес с вещими снами, мироточивыми иконами и бурлящими родниками мы уж навидались на своем веку... Но что же — я должен был отказаться от поднесенной в дар воды? Ну, это уж было бы совсем неприлично. А теперь, когда я принес ее в дом, мне что, вылить ее в унитаз? Тоже получается как-то некрасиво. И я вспоминаю (да, впрочем, я этого никогда не забывал), что у меня давно уже совсем плохо со зрением. Глазное дно, дистрофия сетчатки, это не лечится, и я просто смиренно гадаю, что придет раньше — смерть или слепота. Так почему бы не попробовать? Ладонь ковшиком, наливаю святой воды и щедро промываю глаза. И что бы вы думали? Ведь помогло! И прямо в тот же момент мир стал выглядеть несравненно ярче и просто красивее! Великое дело - «эффект плацебо». Не зря один мой знакомый шарлатан любит провозглашать лозунг «доведем результативность плацебо до 50%!»

Я ведь не вру! Я и в самом деле прозрел. Хотя ехидный циничный голосок шепчет в ухо: «Может, тебе просто стоит почаще промывать глаза чистой водой?» Но ладно, пусть он помолчит, этот бесовской голосок. Будем верить, а вера, как говорят, даже если она с горчичное зерно... Да, и кстати, дай-ка я сейчас сразу накачу стаканчик святой водички, что называется, перорально — глядишь, и подорванная алкоголем печень тоже разом перестанет побаливать?

30.04.16

Иду я по тропинке вдоль края ущелья. Здесь недалеко — на южных склонах хребта Стара Планина. И звонит у меня телефон. В трубке какой-то парнишка, говорит, что из России, из службы сотовой связи.
– Тут вам вчера звонили из Петербурга и, говорят, там был какой-то сбой. Это верно?
– Да, говорю, верно.
– Извините. Наша вина. Мы сейчас наладим. Только сначала проверим ваш канал. Вы, пожалуйста, не вешайте трубку. Давайте просто поговорим. Хотя бы минутки три. О чем угодно. Попробуем дождаться, не вылезут ли снова какие-нибудь проблемы.
– Ну, и о чем говорить?
– Да о чем угодно. Хоть о погоде. Начинайте.
– Ладно, – соглашаюсь я с неловкой улыбкой и, немного помолчав, запеваю: У нас тут почти лето. Листва распустилась на всю катушку, лес стал темным и непроглядным. Да... метров за 50 уже ничего не видно... Хммм, постойте... Что-то там шевелится... Мы ждали проблем? Вот и дождались. Теперь уже у меня очень серьезные проблемы, и вряд ли вы сможете мне помочь. Тут прямо перед носом на тропу вышел кабан. Здоровый, знаете ли, кабанище, кил на двести. И какой-то неприветливый. Похоже, он собирается на меня напасть. Нет, слава Богу. Уффффф. Перешел тропу и нырнул в чащу на нижней стороне... Пауза... А вот уже он на дне ущелья. Речку переходит по камушкам. Это выглядит, знаете ли, очень смешно... если смотреть с безопасного расстояния. Кажется, пронесло...
– Как же я вам завидую! Как бы я хотел попасть на ваше место!
– Что, прямо к кабанам?
– Да хоть к кабанам, хоть к бегемотам. Лишь бы подальше от этого промозглого Питера.

06.05.16. Политкорректность и толерантность

Привластные сволочи и их наемные краснобаи настрополились сопровождать эти слова такими выразительными брезгливыми минами, что, того и гляди, они (слова) и вовсе войдут в русский язык, как нецензурные ругательства. Войдут, получат законную прописку и будут так определяться в толковых словарях. И уже сейчас все дальше от нас, даже грамотных людей, отодвигается их истинный, исходный смысл. Итак, запрягаю своего, уже привыкшего ко мне конька. Берусь объяснять и уточнять казалось бы очевидный смысл слов.

Первым делом — политкорректность. Имею смелость заявлять, что вообще-то под «политкорректностью» принято понимать целый букет, целый комплекс христианских добродетелей. Тут (по порядку)

1. Защита человеческого достоинства и гарантии его неприкосновенности (независимо — sic! – от того, что собой представляет защищаемый человек и к какой группе он принадлежит)
2. Защита жизни от посягательств извне (сюда включаются и насилие, и его пропаганда, и разжигание национальной розни)
3. Защита всех нас от циничной и предвзятой лжи
4. Защита всех прочих прав, заявленных в «Декларации прав человека» и многих других международных документах, ратифицированных нашей страной
И так далее вплоть до требования просто прилично себя вести и не хамить в обществе.

Все эти правила и требования суть требования христианской морали, четко изложенные в Евангелии. Более того, все они так или иначе находятся и под защитой российских законов (включая УК). Вполне можно сказать, что они же являются и русско-православными традиционными ценностями (если не думать о нашей русско-православной традиции совсем уж плохо). Ну, а почему весь этот «нравственный кодекс» назван неким сухим канцелярским термином, а не просто словами «порядочность», «доброта» и «благородство»? Да всего лишь из элементарной скромности. Ни один человек, если он не служит в путинской PR-команде, не будет для определения своей личной позиции использовать слова из самого высокопарного ряда.

И последнее. Почему в реальном воплощении вся эта политкорректность порождает лавину смешных и корявых эксцессов? Да просто потому, что внедрение в общество нравственных ценностей силой государства и его аппарата принуждения — это вообще очень неуклюжая процедура. Тут всегда найдутся и дураки, готовые на молитве лоб расшибить, и просто хитрецы, ищущие, как погреть ручонки на чужих благородных порывах. В общем, дело житейское, рабочие, вполне устранимые неувязки.

Забавнее другое «почему». А вот почему весь аппарат российской пропаганды так четко нацелен против этих христианских нравственных ценностей? Вроде бы те же люди талдычут нам о «православных ценностях». Правда, я еще ни разу не слышал, чтобы хоть кто-нибудь назвал хоть одну из этих специфических, не «политкорректных» ценностей, не считая, конечно, ксенофобии и верноподданничества.

И вот на это «почему» нашим властям очень стоило бы ответить. Без экивоков, не наводя тень на плетень. Просто прямо и честно признав, что они служат вовсе не добру и не Иисусу Христу в его общемировом понимании, а кому-то другому, который нам знаком по рогам и копытам.

ЗЫ. Чуть не забыл еще и про слово «толерантность». Но тут уж и совсем просто. Нет у него другого перевода на русский, кроме как «терпимость» – одна из важнейших доблестей христианина, заявленная в Святом Писании.