Трамвай внезапно остановился - как строптивая лошадь, оседланная неумелым наездником. «Ну вот, начинается», - подумала я: перед нами колбасой тянулся длинный хвост пустых вагонов. Все стояли. Я вышла на улицу и оказалась в гуще глухо роптавшей толпы. Некоторые граждане вертели головами по сторонам, пытаясь выяснить причину своего пешего хода - уж не конец ли света настал? Или, может, война очередная? Но нет, не слышно ни свиста пуль, ни грохота падающих бомб. Жить можно.

В ту пору я работала журналистом военной газеты. Одни мужчины вокруг, и потому вовсе неудивительно, что скоро я оказалась в интересном положении. А всё из-за того, что в свои 23 года была не в меру дерзкой и активной: лезла, куда не просили и хамила в ответ на приказы «Стоять! Смирно!» Дружески настроенные старшие товарищи делились со мной, неразумной, житейской мудростью и советовали не копать глубоко, а то заденешь кабель и не искать новых путей, а то сойдешь с рельс. Надо ли говорить, что я их не слушала?

И вот однажды на мои хрупкие плечи легла рубрика «Румбы юности». Никто не хотел браться за нее, и позже я узнала, почему.

На первый взгляд ничего невозможного – всего-то раз в месяц бодренько описывать будни военно-морского института. На разворот. Подумаешь, ерунда какая. Однако для начала попробуйте попасть на территорию этого чертового объекта, а после я посмотрю на вас.

Начальник там красавчик был. Каждую неделю звонил редактору и орал в трубку, требуя выхода рубрики, а когда я появляюсь у входа в институт, велит дежурным не пускать. «Разворачивай оглобли, не видишь, у нас тут военная тайна кругом!».

«Ломается, как целка», - сказали бы про него мои суровые коллеги. Так иная дева томно уверяет ухажера: «Я вся ваша», но на просьбу снять хотя бы кофточку разыгрывает недотрогу и сыплет пощечинами. От мужчины в таком запущенном случае требуется нежная настойчивость, а что же делать мне? И однажды я решила, что довольно с меня бесплодных блужданий, как попытка построить коммунизм на одной шестой части суши. Набравшись смелости, я просто прошла мимо вертушки и курсантов, ничего не объясняя, будто так и надо. Про себя не без ехидства повторяла: «Невидима, невидима…» Помогло, знаете! Конечно, дежурные кричали мне вдогонку, сложив ладони рупором: «Куда же вы, вернитесь!» и даже свистели в два пальца, но я девушка приличная и подобные призывы игнорирую.

Ну вот я и в логове воображаемого противника. Иду в указанный кабинет. Моим Вергилием по всем кругам института назначен капитан второго ранга Алексей Семенов. Правда, я его ни разу не видела, потому что капитан этот тоже ломался, но по-своему: у них, военных, я смотрю, у каждого своя метода. Алексей Иванович выбрал шахматы. По телефону обещал встретить меня в институте, а когда я приезжала, почему-то оказывался в моей редакции. Я ехала обратно, и мы снова менялись местами. И так много раз. Ладьей ходил капитан.

Согласно житейской мудрости, женщине с мужчиной спорить бесполезно, ей советуют либо начинать раздеваться, либо плакать. Раздеться я не рискнула, но в очередной раз пролетев мимо изумленных курсантов невидимой Маргаритой на метле и не застав в кабинете Алексея Семенова, села на стул и заревела. Опять помогло! Напуганные сослуживцы позвонили моему капитану, и через полчаса он с виноватым видом стоял передо мной как лист перед травой. Так мы и познакомились.

И тут же (чтобы отстала от него навсегда) Алексей Иванович отписал мне в помощь поэта-пятикурсника, назовем его Сергей, грезившего работой в газете.

С ним у нас дело пошло...
Серега признался, что изучил систему (так курсанты называют родной институт) просто до тошноты - каждый угол, каждый поворот, каждый вход-выход. Кое-что хотел бы и забыть, да не выходит...

Мне стало ощутимо легче добывать информацию. Например, исчезла назойливая необходимость пролетать на метле через КПП: Серёга показал дыру в глухой бетонной стене, опоясывающей институт, крест-накрест забитую досками.

В каждом заборе должна быть дырка – это аксиома. А иначе что это за жизнь? У человека всегда должна быть возможность свалить из системы. Тремя ударами ноги мы восстановили справедливость и с триумфом вползли (иначе не протиснешься) на территорию режимного объекта. Таким был мой первый вклад в развитие свободы слова в России. Потом эту окно гласности залили цементом, ну да ладно…

Итак, наша первая нелегальная вылазка. Стараясь не отсвечивать, проносимся с Серегой мимо плаца. Я слегка притормаживаю, оглядываюсь. На плацу – строй курсантов. Перед ними туда-сюда мечется разъяренный офицер. Орет, разрывая воздух в клочья свинцовым от ненависти голосом:

-… хуйло недомотанное! – долетает до меня грязный обрывок.

- Пошел на хуй! – прилетает ему из строя легкий и смешливый ответ.

- Кто сказал? – офицер быстро шагает вдоль строя, пытаясь расстрелять глазами каждого.

- Да все говорят! – прокатывается с другого конца.

Сергей дергает меня за рукав, и мы бежим дальше. Вот и учебный корпус.

И здесь у нас шло как по маслу: Серёга подводил меня к преподавателю, представлял и…

Боже, как они откровенничали передо мной! Неудержимо, истово, азартно. Даже начальник юридической службы института по фамилии Лучина, ненавидящий Серёгу за его дежурную наглость: «Товарищ подполковник, разрешите от вас прикурить?».

Говорящий офицер – о, какая это редкость! Поначалу, конечно, молчит, как пень, но зато потом как раскроет замок - не уймёшь. Они с такой страстью изливали свои измолчавшиеся души, что из института я буквально выползала, сгибаясь под тяжестью военной тайны.

Особо мне запала в память история о курсанте, который танцевал в увольнении. От радости. Голым на столе. В стриптиз-клубе.

- Лейтенант будущий! – кипятился по этому поводу мой собеседник. – Защитник Родины, млять! Как он честь армии собрался защищать, когда ему по ночам деньги в плавки засовывают?! А он и рад!

Я слушала и думала о том, что парень-то, пожалуй, годен в разведку: такому артисту любая легенда по плечу, курсант отлично владеет искусством перевоплощения. Зачет тебе, чувак!

Признаюсь, ребята и мне демонстрировали кое-какие движения. Но не на столе и не в трусах… Обидно, правда?

У них военно-морской театр пантомимы, и курсанты, используя гибкие молодые тела, изображали для меня одной, сидящей в зале, сценки из жизни. Например, парень узнает, что его девушка того… беременная. «Тебя, родная, не тошнит?» – спрашивает один защитник другого, легонько щипля за задницу. До чего милые! Жаль, женятся рано, годам к двадцати чуть ли ни все окольцованы. И у многих уж дети. Наверное, существует особая военно-морская традиция – жениться поскорее. Оно и понятно: глазом моргнуть не успеешь как на пять лет загремишь по контракту в Североморск, а там, знаете, с невестами туговато. Лучше свою заранее припасти.

Чем дальше я забиралась в дебри института, тем больше понимала, почему меня сюда так упорно не хотели пускать. Например, попался в мои журналистские лапы один третьекурсник и признался, что с рождения страдает астмой и не засыпает без кислородной подушки. Хвастаясь диагнозом, парнишка курил одну за другой, как говорят вояки, не вынимая.

- Да как тебя такого приняли? – ужасалась я.

- Горбатого могила исправит, - загадочно отвечал Ваня и глубокомысленно затягивался.

Да… Представляю картину - бегут по плацу курсанты, все в противогазах, а Ваня – с кислородной подушкой на лице. Но никого не удивляет его странная экипировка: так надо. Бежит Ваня и вдруг спотыкается: начался приступ. Но бег свой не прекращает, и с последним вздохом воспаряет над плацем. Это в ванином организме открылись доселе дремавшие пара-способности. И вот он кружит над системой, а все остальные, сняв противогазы, отдают ему честь. «Молодец, Ваня, справился, вышел за предел!». Следующий этап развития – уметь становиться невидимым.

Всё, я поняла: в этом закрытом учебном заведении происходит не физическая, а метафизическая подготовка кадров! И чем меньше людей, а тем более журналистов знают об этом, тем крепче наша оборона.

…Подхожу пешком к институту. Вечер, темно, у контрольно-пропускного пункта толпа. Все в напряженном молчании. Картина напоминает мне не единожды описанные в мемуарах очереди в тюрьмы, где издерганных людей, от ожидания и страха ставших тенями самих себя, серый вахтер в окошке отправляет восвояси с неизменным безликим пояснением: «Врагам народа передачи не положены!».

Подхожу ближе. У самого входа в систему, отдельно от толпы, одиноко маячит обтекаемая фигура в черном пальто. Вглядываюсь. Это мужчина. Я пристально смотрю на него и понимаю, что не смогу его описать: черты лица так странно смазаны, что нельзя уловить ни одной оригинальной детали. Творожная масса, а не лицо.

Подхожу к нему и вежливо прошу:

- Пропустите, пожалуйста.

- Девушка, - ядовито-ласково шипит он в ответ, - сегодня институт закрыт.

- Да как так? – искренне удивляюсь я. - Час назад звонила, мне сказали - приезжай.

- А теперь я вам говорю, что закрыт. И отойдите, вы мне мешаете работать.

Ага, здрасте.

- Это вы мне мешаете!

- Девушка, - он встает прямо напротив меня, глядит в глаза – хочет подавить психологически, – девушка, вы давно работаете журналистом? Давно? И вы не знаете о том, что наш новый президент принял закон, запрещающий журналистам мешать работе спецслужб? Вы что, не понимаете, в какое время живете?

Так прямо и спросил, понимаю ли я.

- Понимаю, - отвечаю я ему. – Замечательное время! Демократия, свобода слова и все такое.

Не время же чугунного устава Николая Первого, в самом деле!

На дворе стоял 2002 год. Почти три года в России - новый президент, его воцарение было встречено таким фееричным восторгом, словно сам Иисус сошел на землю. Со всех сторон неслось: «Ну наконец-то наш президент сам говорит! Ну наконец-то он сам стоит на трибуне, его не надо сзади придерживать за подтяжки!». Да, было чему порадоваться, не шибко наши граждане избалованы правлением физически полноценного главы государства. Обычно же выищут на этакую высокую должность человека с неизменным изъяном – на потеху всему честному миру, а теперь вот нашелся и для русских идеальный правитель. И он всех иностранцев заставит нашу страну уважать.

- И вы не слышали, кто сегодня прибыл в ваш город? – продолжает сыпать загадками Господин-Творожное Лицо.

Да слышала я, слышала - директор ФСБ имел честь посетить нас! И что теперь? Зачем придавать своему приезду чрезвычайную чрезвычайность, перекрывать движение, не пускать людей на работу? Я потом узнала - в тот день глава контрразведки вечерял не в институте, но все режимные объекты города и области зачем-то были взяты под усиленную охрану.

- А что случилось, кто приехал-то? – простовато спросила женщина, выглядывая из-за моего плеча

- Патрушев, - ответила я ей драматическим шепотом.

- Ой, - она спрятала губы в ладошку. Но потом проглотила свое смущенное удивление, и взамен из ее рта выскочило нечто смелое и агрессивное:

- Да ёб твою дивизию! Меня же надерут! Мне ужин готовить! И завтрак!

Осознание своего долга оказалось для поварихи сильнее страха.

Она подошла к господину Не-Узнай-Лица почти вплотную и выпалила:

- Пропустите меня. Я – повар, мне ужин готовить.

- А как вы на кухню ходите? Через плац? – спросил он.

- Да.

- Ну, ладно, идите, - милостиво разрешил вахтер и буквально на минуту повернулся спиной к толпе. Через вертушку тихонько потекла струйка людей.

Господин в черном резко обернулся и накинулся на совсем юного курсанта, дежурившего на КПП.

- Я вижу, у тебя проблемы с проходом! – ледяным тоном произнес вахтер.

- Да я… да нет…, - мямлил парнишка, глядя в асфальт.

- А я вижу, у тебя проблемы с проходом! – повторил господин, вынул из кобуры черный пистолет и протянул испуганному пацанчику.

Тот бережно взял «макаров» в руки и стал разглядывать со всех сторон, словно дите диковинную игрушку. Будто первый раз видит. Хорошо еще, не нажал никуда.

У самого еще молоко по губам, а в руках – черная блестящая смерть. Женщины, толкущиеся у входа, запричитали:

- Ой, заберите у него… От греха подальше…

- И то верно, отдай обратно, - черный господин вернул себе своё и, поигрывая в руке предметом превосходства, повернулся ко мне:

- Смотри, будешь и дальше так упорствовать – вот, - он многозначительно помахал пистолетом перед моим лицом.

- Что, неужели стрелять будете? – спросила я, все еще надеясь попасть за периметр системы.

- Конечно, - вахтер спокойно пожал плечами. - И учти - ничего мне за это не будет: сопротивление представителям власти - веская причина для применения огня на поражение. А труп твой прямо здесь зарою, - он ткнул пистолетом на землю возле бетонной стены. – А то далеко волочь неохота. Вот сейчас ты пойдешь отсюда – а ты пойдешь! - только спиной повернешься, а я тебе - пулю вдогонку. Гарантирую.

Я хотела ответить этому представителю новой власти что-нибудь едкое, такое, чтобы не отмылся, но аргументов, достойных «макарову», у меня при себе не нашлось, а перо к штыку я так быстро не приравняю. Силы неравные. Поэтому я развернулась и пошла прочь от системы. Шла и думала – одним спинным мозгом - как на самом деле хрупок и беззащитен человек. И ждала – прилетит или не прилетит?

Вахтер тогда стрелять не стал. Но уже был готов.