Мы оказались в постисторическом и постутопическом мире. На руинах истории. На руинах утопии. Без будущего, с прошлым, напоминающим мрачный, зловонный подвал, куда ходить не велено, а велено жить игрой воображения, фантомально и симулятивно. Сущность текущего момента в России - это регресс в направлении того проржавевшего совка, которому гуманизм казался буржуазной выдумкой, созданной для того, чтобы принизить нашу звонкую мечту и оскорбить нашу суровую реальность. И многие литераторы в это верят или с этим не спорят ради душевного комфорта. Новая русская жизнь потеряла значительность, она больше не трагична в своем основном содержании и даже не поставлена лицом к лицу с вечностью на Страшном суде, как, кажется, было прежде. И это едва ли не главное препятствие для современного русского писателя, который пытается выйти на мировой, высокий (и "премиабельный") уровень разговора о мире и человеке.

Но есть одна ниша и есть один подход, которые делают значительность возможной.

Ниша - это неутешительный итог русского/советского ХХ века, его печальные антропологические результаты, социальная катастрофа – смерть утопии и развал «державы».

Подход, позиция - женский плач на похоронах беспощадной, жестокой, бесчеловечной эпохи по уходящему вместе с нею человеку, это сочувственное сокрушение и несентиментальное сострадание...

В сумме это может дать взгляд из вечности. И это путь Алексиевич.

В русском нон фикшн были грандиозные вершины. Путешествие из Петербурга в Москву. Былое и думы. Архипелаг ГУЛАГ. Записки из Мертвого дома. Остров Сахалин. Были просто вершины: два-три десятка замечательных мемуарных книг; Блокадная книга и пр.

Масштабный проект Алексиевич близок к грандиозному. Это женская проза, сострадающая, сочувствующая, это неаффектированный плач над людьми, которые отовсюду выпали и никуда не попали, в жизни которых почти нет иного смысла, кроме страдания, кроме опыта ужаса, боли и смерти. Это печальные проводы эпохи и горький реквием ушедшим в никуда поколениям и бессмысленной стране-банкроту, откуда мы родом.

Тематически, проблемно, пафосом и связью с культурной традицией, которая ставит литературу очень высоко, Алексиевич - традиционалист, и конкретнее - плачея, ее проза - реквием эпохе, когда мы страдали вместе, и людям, которые уходят и уже ушли, часто оставаясь заложниками тех мрачных времен. В личности Алексиевич соединились белорусские и украинские корни, традиции высокой русской культуры. И примечательно, что она пришла издалека, из имперской провинции, и никогда не была своей в имперской столице... У нас был общий ХХ век, а каким будет нынешний век, пока что для русских слишком убогий и подлый, – все-таки пока еще зависит и от писателя.

Алексиевич гражданин мира и человек мира (а не войны, хотя много писала о войне).

К этому всему нужно добавить, что Алексиевич как личность нестандартно значительна, это остро чувствуешь, общаясь с нею.

Порадуемся за писателя, пишущего на русском языке, языке, будущее которого вызывает даже не тревогу, а целый сонм мрачных предчувствий и ожиданий. Успех Алексиевич актуализировал в мировом масштабе русский язык как язык литературный, творческий. При этом отобрав его у неоимперских реваншистов и вообще показав (как некогда увенчанный лауреатскими лаврами Бунин, а потом помимо них Набоков), что русский язык жив и здравствует, существует и становится средством создания нетривиальных смыслов помимо жестоковыйной российской государственности.

Я позволю себе републиковать приложением ниже мой текст 2011 года (совсем другая эпоха: белоленточный прилив общественной активности!), где, правда, речь шла о писателях из России, но в конце, по сути, я предположил, что наиболее вероятным претендентом может оказаться писатель, с Россией практически не связанный или связанный слабо… Так и вышло.

08.10.2015

Русский динамит. Получит ли Нобелевку российский писатель 21 века?

Уже давно мы ждем, когда ж писатель из России получит Нобелевскую премию. А шведские академики присуждают ее другим. Напомню, что русскими лауреатами были Иван Бунин (1933), Борис Пастернак (1958), Михаил Шолохов (1965), Александр Солженицын (1970), а последний раз автор, писавший и на русском языке, получил ее в 1987 году. Это был эмигрант из СССР и гражданин США Иосиф Бродский. С тех пор прошло почти четверть века.

Почему так?

Одни говорят: а где же наши гении? кончились гении, некому давать.

Другие, склонные к конспирологии, ищут подвох. Непохоже, чтобы шведов купили во всем виноватые американцы, поскольку и американские писатели премиями не забалованы. А наиболее успешных в премиальных делах французов сложновато подозревать в эффективном интриганстве. Но кто ищет, тот всегда найдет. И политических мотивов неполучения Нобелевки русскими писателями названо немало.

Мне кажется, истина где-то посредине, рядом со здравым смыслом.

С одной стороны, шведы поднаторели в литературной дипломатии и весьма искусно руководствуются принципами взвешенности, политкорректности. Нельзя бросать все шары в одну лузу (скажем, европейскую). Если сегодня белобрысый европеец, то завтра темнокожая американка или еврей-космополит. Важна искренность, но основанная на толерантности, а не на фанатизме. Первичен талант, но нужны еще и биография, социальный резонанс.

В 21 веке лауреатами стали (последовательно) родившийся в Тринидаде индус, живущий в Англии Видиадхар Найпол, венгерский еврей Имре Кертес, пишущий на английском и живущий в последнее время в Австралии бур Джозеф Кутзее, далее австро-германская писательница Эльфрида Елинек, англичане Гарольд Пинтер и Дорис Лессинг, турок Орхан Памук, француз Жан-Мари Леклезио, немка родом из Румынии Герта Мюллер и испаноязычный перуанец Марио Варгас Льоса, обитающий в Лондоне. Очень разные, как мы видим, герои литературного мира.

Но дело не только в шведской дипломатии. Уже беглый взгляд показывает, что премию не дают писателям, которые замкнуты рамками региональных отличий или забот, в пределах своего языка (если этот язык не английский, ставший, по сути, всемирным). Обязательное условие для претендента – мировое признание: переводы, рецензии, стипендии, премии. И в немалой степени - писательское слово, обращенное к миру и оценивающее события и явления глобального масштаба в остро индивидуальном, личностном ракурсе.

Услышанное миром слово.

Скажем, Эллинек, отмеченная и наградами, и премиями, отвергает любое насилие над личностью; и социальный климат ее родины, Австрии, становится у нее чуть ли не главной мишенью для обличения. Но главное – у нее глобальная тема: давление на человека социальных стандартов и клише. Может быть, не всем она близка. Но традиционно позиция жюри близка к мнениям свободных интеллектуалов, всевозможных умников - духовной фронды, объединенной приверженностью к неприятию шаблона и догмы, склонностью к нетривиальным формам истины.

Мы можем пенять на то, что наши культурные фонды и государственные инстанции поддержки культуры мало озабочены проблемой продвижения отечественной словесности на мировые рынки. Отсутствует осмысленная политика переводов русских авторов на основные языки современной цивилизации и книгоиздания. Инициативы здесь точечные.

Например, русскоязычный хант Еремей Айпин неплохо пролоббирован угро-финским культурным сообществом и госспонсорами. Переведенный на английский язык роман Айпина «Богоматерь в кровавых снегах» - явление значительное. Трагедийный эпос: народ, восставший во имя свободы и истребленный почти подчистую. Но все же масштаб Айпина пока не так велик, чтоб всерьез говорить о Нобелевке.

Важна господдержка, но важнее писательский драйв, готовность писателя говорить о боли человека и язвах социума - и обращаться к человечеству.

На финише ежегодного Нобелевского марафона в интернете появляется текущий рейтинг писателей, имеющих шанс получить премию. Сегодня, после смерти Беллы Ахмадулиной, в этом списке остался один русский автор. Евгений Евтушенко. Поэт с биографической легендой и мировой известностью. Но его когда-то обошел по всем статьям Иосиф Бродский. Евтушенко был слишком конформен: он поддавался там, где Бродский не гнулся. Кроме того, и стихи Евтушенко старомодны. Слишком рассудочны и слишком тщательно зарифмованы. А в поэзии теперь в цене верлибр, грань эксцентрики и поэтического безумия-бормотания-волхвования. Есть у нас и такие поэты. Скажем, недавний лауреат премии «Поэт» Виктор Соснора. Или Ольга Седакова. Последнюю не хуже знают в Европе, чем в России. <…>

Пожалуй, наш исторический опыт 20 века уже получил признание - и поэтому едва ли будет востребован после совершившегося премирования Солженицына и Бродского.

Да, во второй половине века не получили премии, которую заслуживали, покойные Шаламов, Домбровский, Владимов. Но не получит ее скорей всего и Фазиль Искандер, хотя среди наших «стариков» он более всех достоин Нобелевки. Не получат ее ни Андрей Битов, ни Валентин Распутин, которых любят другие критики и читатели.

Нужны новые темы, новые подходы. Беда в том, что современная российская жизнь имеет мало значительности, в ней глухо звучат мотивы мировой культуры. Она неинтересна глобальному миру. В этой ситуации даже крупному писателю трудно выйти на уровень мирового резонанса.

Вторичность тем, провинциальность материала и локальность наблюдений характеризуют и неплохую нашу прозу. Скажем, у Владимира Маканина, Виктора Пелевина. Это какой-то шепот, который немногие слышат. Хотя шепот временами интересный.

Но не проходит и форсаж, попытка перекричать немоту, перемахнуть через пропасть непризнания за счет гротеска и гиньоля (Владимир Сорокин, Эдуард Лимонов).

Что же, обидится читатель, в современной русской жизни вообще нет значительности?.. И нам не ждать милостей от Нобелевского комитета?

Может быть, и есть. Тогда я не прав. Когда приходит гений, он открывает тему, которая очевидна, но не распознана подслеповатыми современниками. Основатель Нобелевки Альфред Нобель изобрел динамит. В хорошей литературе тоже есть что-то от взрывчатки. Она разрушает стереотипы, ломает схемы, обнажая истину в ее вопиющей простоте и неотразимой убедительности.

Возможно, сплав отечественного и заграничного, европейского опыта даст разгон Михаилу Шишкину, Марине Палей, Хамиду Исмайлову или Юрию Малецкому. Может быть, новое слово скажут пишущие на русском молодые рижанин Сергей Красильников или алматинец Ербол Жумагулов. А может, и на изрядно одичавшем русском просторе вымахнет что-то, чего мы не ждем.

Но скорее всего совсем российский, иркутский или ставропольский будущий лауреат сейчас еще в самом начале пути. Мне кажется, что значимость он обретет в тот момент, когда в России начнут происходить события, которые будут важны и нужны для всего человечества. А может, он и сам спровоцирует такие события. Бывало и так.

2011

Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию по литературе

Лауреатом Нобелевской премии по литературе за 2015 год стала писательница из Белоруссии Светлана Алексиевич, сообщается в пресс-релизе, опубликованном на официальном сайте премии в четверг, 8 октября. Премия Алексиевич присуждена с формулировкой «за ее многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время», отмечается в сообщении.

Светлана Алексиевич стала 14 женщиной в истории, получившей Нобелевскую премию по литературе. Всего с 1901 по 2014 году премии в этой категории получили 111 человек, последним из русскоязычных авторов - Иосиф Бродский.

Алексиевич — автор произведений «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время сэконд хэнд», «Последние свидетели», «Зачарованные смертью».

Ее считали претендентом на Нобелевскую премию по литературе еще в 2013 году, но тогда награда досталась канадской писательнице, «мастеру современного короткого рассказа» Элис Манро. В 2014 году Нобелевскую премию получил Патрик Модиано из Франции.

В этом году в числе фаворитов также называли Харуки Мураками, американцев Джойс Кэрол Оутс и Филипа Рота, писателя из Кении Нгуги Ва Тхионго.

Награда будет вручена 10 декабря в Стокгольме. Размер премии в 2015 году составит 8 млн шведских крон ($962 000).

Источник: http://www.nobelprize.org